Снег блестит и, нестерпимо ярко для глаз, вспыхивает искрами на солнце. Как посыпанная сахаром, напомаженная голова аккуратной пирамидки. Кулич. Сдобное тесто внутри и нестерпимо пахнущий изюм, вымоченный в коньяке, приманивают пасхальных зайцев, тревожат их пухлые влажные ноздри. Зайцев, не нарисованных ещё на праздничных открытках, а только лишь задуманных Распорядителями торжества с древним названием Пасха.
Скоро, очень скоро, может быть даже завтра, будет пущена в ход бумага для открыток, тёплого цвета - кофе с молочной пенкой, по десять рублей за лист, шуршащая тихо и скромно в руках, послушно гнущаяся под нужный размер. Так шуршат старые мыши под полом, стесняясь тревожить сон хозяев дома, а особенно сон младенцев хозяев, наконец-то уснувших под песни матери.
Так шуршит сухой, скрюченный по-стариковски, изюм в банке из-под леденцов, круглой и имеющей на бирюзовой, с красными розами, крышке красивую непонятную надпись, с -ять на конце каждого слова. Мятные леденцы были съедены ещё в прошлом году, а в банке хранится теперь изюм и шуршит он, и вздыхает, ждёт, когда же намочат его в пряном спиртном напитке, забросят в опару, и она, рано или поздно, как бы не ворчала и не пыхтела, превратится в комочки теста в формах и неизбежно поднимаясь и пыжась от жара, испечётся. Будут сначала пасхальные куличи ждать под полотенцем столько, сколько скажет хозяйка, а потом, конечно, съедят их весёлые люди на свой праздник, как и изюм, который для этого и родился когда-то круглой виноградиной, чтобы быть съеденным…
Ах, как сладко облизывают пальцы дети, выковыривая изюм из теста, кроша мякоть на льняную, вышитую по краям красным, праздничную скатерть, обкусывая сначала, уж как пить дать, верхушку кулича, политую приторной помадкой. А уж потом, когда мать прикрикнет уже, что не дело баловаться едой, да ещё и в такой день, и пригрозит выгнать из-за стола малышню, вся сдоба съедается подчистую. И только маленькие крошки, может быть размером с игольное ушко, проваливаясь в щели на полу, накормят и мышек, и их деток тоже. А как же, ведь такой день…
Но до Пасхи, кажется, ещё далеко-далече. Снег блестит и переливается на солнце тысячами мелких иголок, будто дразнит своей красотой. И вроде бы, совсем не собирается таять.
Но это неправда.
Ветер Весны уже родился, повзрослел и даже успел встать на крыло. Апрельские песни выучены, и каждая птица, не умея фальшивить, любое утро прилежно и бодро репетирует свои куплеты. Трава проснулась и растёт под снегом каждую секунду, так же неотвратимо, как тесто, поставленное в ночь. Трава готовится и ждёт. Как и весь мир. И нет ожидания сильнее и более наполненного надеждой, чем это.
А зайцы пасхальные,.. может ведь такое быть,? уже в траве…Даже если их пока никто не видит…
И если думать иначе, получается, что мальчик, смотрящий на снег через окно кухни, придумавший всю эту историю, напрасно ждёт?
Ведь не может этого быть, ведь не может? Вот и я говорю, что не может.