Ветер снова, на лужах качается зыбь,
отражения обезобразив.
Где ты, март, на поверхности пятна рассыпь,
ты художник, хотя не Саврасов.
Как дела у тебя, прилетели грачи?
бедновата палитра, пожалуй.
Не уходят картины твои, хоть кричи,
потому что товарец лежалый.
Ты бы выбрал слегка потеплее тона,
да поменьше бы серого, что ли.
Знаешь, если напротив окошка стена,
то художник чурается доли.
Хочет лучшего, хочет весны и грачей
по-саврасовски шумных, крикливых,
а иначе картина выходит ничьей,
вся в дожде и его переливах,
вся размыта, и чёткости в ней ни на грош -
карандашный набросок из линий,
что задумано, попросту не разберёшь,
все холсты загрунтованы глиной.
Зыбь на лужах, ветра, окаянные дни,
вместо неба - прореха сквозная.
Вот и март. А грачи... Прилетят ли они,
я не знаю, художник, не знаю.
***
Ну что сказать, надуманный предлог -
а дальше бойня мартовских событий.
Сказал и в лес ягнёнка поволок -
что может быть решения избитей,
но так уж вышло, казус белли мёртв,
дождливый месяц, словно мутный омут -
тоска, табак, брожение умов,
да певчих птичек баснями не кормят,
и надо жить, и ждать погожих дней,
авось дотерпим, даже не вникая
в слова вождей - нам сверху всё видней.
Идут бои, погода никакая,
цивильным так же плохо, как бойцам,
война почти сравняла тех и этих,
и сам Господь гуляет сам на сам
в небесных, но войной задетых, нетях.
Такое время, вроде бы, весна,
пора бы и заканчивать потеху
любимым чадам, суть вещей ясна,
но слов не слышно, слышно только эхо
стрельбы, прилётов, танковых атак
и прочих-разных прелестей убойных.
А чья-то жизнь? Так ей цена - пятак.
Ни в Стенфордах, ни где-нибудь в Сорбоннах
такому не научат - дух не тот,
иные сказки, басни Лафонтена
пора забыть, как пошлый анекдот,
а жизнь чужая вовсе не бесценна,
тем паче в марте казусов полно -
зачем нам белли, хватит и эрзаца.
Пора сидеть, скучать, глядеть в окно,
и быть немного меньше, чем казаться.
Понять, что всё надолго и всерьёз,
что поздно сокрушаться о здоровье,
и что война, и что любой вопрос
таит в себе ответ со вкусом крови.
***
Зиме финита. Хватит ли ума
не лезть в разборки знающих, как лучше,
не знаю точно, жизнь течёт сама,
мы смотрим на неё и бьём баклуши,
пока другие гибнут за металл
на фронте и в тылу, и за границей.
пришла пора дождливых инвестиций,
хоть каждый эту мысль и отвергал,
но всё-таки уже смирился с ней.
Солдат, рабочий и гуманитарий
сошлись на том, что нам всего важней
всё тот же мир, пускай плохой и старый.
Суровый панк, впечатанный в кожзам,
бухтит о том, что нечему дивиться,
и плачет худощавая девица
в кругу подруг, не верящих слезам.
Конец зиме, казалось бы - весна,
пророки принимают в малых дозах,
ведь истину не сыщешь без вина.
Поэтов тьма - крикливых и гундосых,
прокуренных, пропитых до нутра,
от этого уверенных и буйных.
На сделанных по-быстрому трибунах,
стихами поправляются с утра.
Глаголом жгут, но толку ни шиша,
безмолвствует народ, не отвечая,
а после все расходятся, шурша
безвкусными пакетиками чая.
Заварят, пьют... Легко сказать - пиши.
О чём и как, и чтобы - богу в уши.
Смотрю, как небо тонет в грязной луже.
Писать об этом? Хватит ли души,
чтоб всё, как есть, про эти времена,
про этот месяц, длящийся так долго...
Не пишется. И это всё - война,
разбитый город, страх и безнадёга.