Моё нежелание часто
становится в позу козла,
который до одури счастлив, –
с него как с козла молока
и шерсти немного, копыта,
рога да ещё борода.
Он сена-то ест не досыта,
и лишь выручает вода.
Напьётся и ходит по весям,
не свой будоражит народ.
Порою бывает он весел,
шагает и только вперёд.
Моё невезение в этом
козле отпущенья живёт.
Его называют Поэтом,
он песни степные поёт.
Плюёт на пейзаж зарубежный,
смеётся в тумане дождей
и матом всех кроет безбрежным...
Наполненный с верхом идей,
шагает по слякоти века,
себя обдавая грязцой
умытого кровью совдепа,
сбежавшего в поле трусцой.
Моё онемение в счастье
смотреть на пожар без огня
и в каждое сердце стучаться
стихами заветного дня,
поэмой, романом открытий
простых человеческих Душ.
Сижу одинокий небритый
и слушаю ветреный туш
за окнами легкой удачи
на поле осенних тревог,
где снова бездарно судачат
и прячут поглубже восторг.
Моё уважение мнений
становится личным клеймом
из новых заумных гонений
на выпасе знойно степном,
гуляний, безнравственных пьянок
под музыку гимна рабов,
под звуки надтреснутых склянок,
подпиленных грустью столбов,
упавших на тень отраженья
забытых навеки имён,
где ходит мое уваженье
под маской суровых времён.
Моё унижение вскоре
становится взлётом мечты.
Сияют осенние зори,
пылают из лета мосты
калиновым пламенем грусти,
метелью метёт листопад...
И только сиреневый кустик
зелёный безумию рад.
Стоит в ожидании снега
под окнами наших хлопот,
уставший от летнего бега,
он словно уже не растёт.