Воспоминания о школе верховой езды
О лошади, воспетые поэтом!
Романтика далеких юных дней.
Там жизнь была сурова даже летом,
Реальность не возвышенна коней.
Всё было: к лошадям любовь и нежность,
Падения, укус, удар копыт.
Галоп отличный, тряски неизбежность
И конюхов-трудяг тяжелый быт.
Любимец мой Лафет опять приснился,
Латвийский вороной универсал.
Ты прыгал на конкуре – как резвился,
Во весь опор старательно скакал!
Артист Боярский на тебе катался!
С улыбкой мушкетера восседал,
Когда для фильма в Питере снимался –
К нам на конюшню режиссёр послал.
Изящный Лотос, тракен, сердцу любый,
Ласкать губами каждого готов.
И всадники, беря морковку в зубы,
Давали угощение из ртов.
Без страха ждали, когда конь тихонько
Губами ту морковку заберёт.
С другими лошадьми сей опыт горько
Окончился бы – ножками вперёд...
Лафет убьёт любого за морковки!
Дразнить его не вовремя едой —
Мгновенно разозлить! Укусит ловко,
На мне синяк вздувался чернотой.
А Дрозд гнедой, наш мерин безотказный,
Добряк спокойный – новичкам его!
Он умница и самый безопасный,
Не скинет, не укусит никого.
Конь Ингулец любил дожди и пляжи.
Опять в канаву тащит прямо в грязь!
Ослабишь повод – быстро в лужу ляжет
Со всадником и хрюкает в ней всласть.
Вот Пантомима, диво-кобылица.
Брыкается внезапно на шагу.
Уронит новичка, взрычит как львица,
Рванётся прочь на бешеном скаку.
Наш тренер наконец её догонит,
Коню его растреплет ветер хвост.
Ну а она игриво так подходит
К тому, кого отбросила в навоз.
А иноходец Мишка мчит полями,
У тренера такого попроси.
Считались они дамскими конями,
Удобными для всадниц на рыси.
В седле качает плавно, как волнами,
Да вправо-влево, словно лодку в шторм.
Такими иноходцами-конями
Гордился бы любой дворянский дом.
Для дамских сёдел иноходь удобна
И в городе, и в слякотном селе.
Но нынешняя всадница свободна
И по-мужски теперь сидит в седле.