Слышу как из самого чрева неба раздаётся крик,
Дребезжащий, монотонный, надрывный, скрежещущий,
Истошный, пронзительный, сокрушительный, бесприютный,
Крик серебристой чайки, пытающейся разглядеть внизу
Своего птенца, пёстрого голенастого слётка.
Не зная, что он давно мёртв.
Сбит джипом и увезён прочь на грузовике с мусором.
Годами прежние слётки чайки вышагивали, пытаясь взлететь
Между забором воинской части и решёткой стадиона.
Пытались, подпрыгивали, взмывали и уносились.
В свинцовое балтийское небо.
Годами водители автомобилей объезжали
Этих моргающих нахохлившихся дурней,
Застывших на разделительной полосе посреди дороги.
Делающих попытки оторваться от земли,
В стремлениии достичь поднебесья,
С величественным указателем
В виде серебристой мачты стадиона.
Как тысячи их предков за тысячи лет до них,
Восседавших на мачтах кораблей между небом и землёй
Между небом и рябью мёртвой чёрной воды.
Между остывшим небом и промёрзшей землёй.
Годами. Тысячелетиями.
Годами и тысячелетиями.
А этому не повезло.
И он лежит в груде мусора.
Где-то на окраине города-убийцы.
Однако серебристая чайка всё пытается разглядеть
Его неуклюжий силуэт посреди выщербленной дороги.
И крик её, отражаясь от промёрзшего неба,
Ударяясь об остывшую землю, мечется
Между небом и землёй.
Мечется в моей голове.
В моей остывшей, простуженной голове.
Голове, распираемой криком,
Раздираемой болью, распаляемой верой,
Голове с крепко сомкнутым ртом,
Которому запрещён крик,
Истошный, надрывный и бесприютный.
Потому, что человеку нельзя в небо.
Нельзя с высоты сотен метров
Исторгать бессвязный скрежет,
Свой животный клёкот,
Кого-то искать, глядя с надеждой,
Сквозь сизое в своём равнодушии небо,
Вниз, пытаясь найти кого-то,
Того, кого уже нет.
Там, на земле.
© Марилов А. В. 2023