Навязчивые узлы-узоры ментального напряжения, швы затаённой тревоги — социальные облака, как будто бы антитеза тому, чего все хотят, — они разразятся диспутом близ клозета и разойдутся наотмашь щедро и насовсем, да нищие нити в разгул расползутся по миру (отверженная рубашка), в то время как рыба прерадостно отправляет искристый танец в зелёных химических водах промышленного бассейна, заслышав музыку, созданную для всех людей; в завершающий день недели она будет зарублена и разделана, пропущена сквозь смертельно вращающиеся стальные кольца для блага каждого из людей, в ком теперь обитает её нетронутая душа, которая тихо спит, отдыхает и наслаждается, и поёт в уютном и тёплом благе утробы извечного космоса, вечного бытия, неуничтожимой жизни одной души.
Сегодня мой разум случайно попал в быстротечные руки весёлых детишек цыганского табора, в игровое распоряжение этих ловких носителей тайных качеств и ясной мудрости, — и они везут мой разум в игрушечной деревянной повозке с флажками и погремушками из консервных банок вниз по холму в закат, по крутой тропинке на придорожный кочующий праздник, на пышность сплошных ковров, где меньше всего ощущается нависающее присутствие государства (недомогание и беспричинный распад здоровья), в свою пестроту и помпезность корней и подвижных складок, чтобы кремнём и кресалом моих умов (червонный валет, взятый в плен остальной колодой) поджечь несколько мусорных баков и убежать, оголтело смеясь над любым вопросом, и безграмотно разбудить меня от цепей комфорта в глубоком страхе, где я оскаленно застолбил свою тряску в холодном и липком полночном бредовом цикле, — пока превосходный стих непропетым пением порождается где-то не здесь в утомлённый, чуть мутный, остаточный бледный вечер (как плоская карта или картинка) от свежих и яростных солнечных бликов раскрытой весны в матовой хризоколле фасадов зданий, чей цвет разорён в глубине, глубины лишён и намертво вытянут на поверхность, осязаемый, гладкий, наивный, неторопливый и твёрдый, шероховатый, немного пыльный и сокрушённый, скучный, издалека крошащийся на зубах, на фантомах молочных зубов из другого мира; вот проступает от солнца и неба опасное пение, мощное, порождённое гвалтом и шквалом дня, испытанием солнца и неба совсем далеко, далеко, независимо, даже чуждо, опасно, потусторонне, за гранью понятий о человеке и мозге, городе, мире и языке, — там, только здесь, я постоянно пью сладковато дрожащий стресс своего непрестанного обновления, своей новизны и уже не своих вещей, ускользнувших вещей, разбавленное дешёвое молодое вино (рефлюкс) всегда неприятной новой и незнакомой музыки, под которую мозг тревожится, крепнет на буйном поле; тамошний мир начинён, переполнен оружием до предела — там в сокрушительном запредельном блеске неистовством голубого зла грандиозно сходятся в грохоте бликов и мигов щиты и мечи всех битв, и хоругви красного золота вьются от края до края в жестоко гигантском и плоском небе.
В алхимической трансформации я достаю из тугого мешка желудка ингибитор протонной помпы; из пережатых сосудов, зажатых нервов и стянутых сухожлий я извлекаю достаточный спазмолитик; прямо из черепа я выхватываю великолепную горсть утоляющих анальгетиков — обезболивающих средств, хорошо и столь полностью обезболивающих; — все эти медикаменты встанут на полочке в ряд и будут стоять у меня на полочке в тот момент, когда я проснусь; когда я проснусь, мы тут же начнём работу, и я обещаю, что буду нем при ловле.
21 марта, 2023 год.