С сопротивлением наедине — всегда:
хоть на отшибе дней,
хоть при луне — стена.
Сдаваться — не сдаваться —
нет ответа.
Куда же мне забраться,
к какому обратиться мне завету?
Ходить иль не ходить —
как фильм-напоминание,
«который скажет: пить»
до обморочного состояния.
Березовая ветвь
раздавлена в предплечьях —
как заживо сгореть
под звуки духов вечных.
Продавлены под снегами,
раздавлены, убиты:
скитаться по ночлегам мне,
как тем глухим пиитам.
Печалями настоянный
и парой-тройкой книжек,
в которых мухи роются;
и пыль — осадок лишних,
над воздухом блуждает,
гоняет мёрклый луч,
что серебром мерцает
среди продроглых туч.
Лишиться рифмы, голоса —
а важно ли все это?
А новы ли все полосы,
что тянутся по свету
и из меня… Не знать стихи любимые
ни на зубок — они в груди,
во мне. И катится капель остылая
с моей безумной головы.
К чему вопросы —
здесь так скучно!
Мне просто нечего сказать —
всё сказано или не нужно —
всё как одно:
глаза свои другим мне не отдать.