Когда я женщины, прекрасной и жестокой,
хвалил высокомерные черты
и исходил по ней любовным соком,
случайно мною был поранен ты.
Я не хотел тебя разить до смерти
и слёзно о прощении молил,
но ты, мой друг, - о верьте в дружбу, верьте -
коварно мысль о мщеньи затаил.
Пока я женщине, прекрасной и надменной,
упавшую перчатку поднимал,
пока в восторге тихом и священном
благоговейно аромат её вдыхал,
пока мечтал о встречах средь недели
во вторник, и в четверг, и выходной,
спал дольше, чтоб быстрее дни летели,
страдал: она сегодня не со мной,
пока я мучился: опять она вниманьем
дарит какого-то мальчишку, болтуна,
пока готовился к последнему признанью,
не в силах больше выдержать огня,-
ты примечал умом, психолог тонкий,
все признаки духовной маяты,
и уличал тоску, и боль в печёнке,
и проявленья странной немоты.
Пока к той женщине любовь свою скрывая,
я на неё ледышкою глядел,
ты, наблюдательность упорно развивая,
меня раздеть пытался — и раздел!
Жесток удар, и мне уж не подняться
до прежней, поднебесной высоты.
Ну да, ты прав, они по-прежнему мне снятся,
той женщины прекрасные черты.
И всё ж, Сашок, зачем ты это сделал?
Ужели месть достойна мудреца?
Ты душу вынул из меня, оставил тело,
зачем оно мне, тело мертвеца?
Заиндевеет сердце в час ненастный,
ледком покрывшись, перестанет бить,
и женщины, надменной, но прекрасной
уже мне никогда не долюбить.
25.03.80