Всюду, где я бывал, есть один и тот же вечный колодец, который плодоносит стоном моего имени — заколдованный вечный колодец близ вечной дороги. Оттуда по временам доносится бледный вой и железный скрежет, карельское погребальное пение или тягучая тишина на зимнем лесном холме, грохот гигантских вёдер или зловещее позвякивание колокольчиков у резного дубового изголовья над белой постелью неизлечимого, над жёстким прохладным крахмалом новых бежевых простыней, которые не дают ему спать.
Повозка с пёстрыми вьющимися флажками и шумной музыкой оголтело промчится перед глазами, безудержно скатится вниз по склону, словно отдышливый гладкий шар, как раскат рокового смеха.
Под шатром она раскладывает карты, перемещает их, видит судьбу. Я проглатываю мгновение, занавес опускается; оконные ставни щёлкают в темноте. Откуда-то из угла выплывает то ли русальная ламентация, то ли слабый стон пробуждающегося в зелёный мир. Предметы религиозного культа рассыпаются резкостью очертаний.
Выхожу на равнину широкую, протяжённую. Это долгий и пыльный день, неожиданно освещённый солнцем большой весны, — он бесконечен, как текст, одновременно функционирующий во множестве разных режимов сложности.
О, эти тексты мои! — Однородные, одноликие, многословные, состоящие зачастую из одного лишь слова, неизменно сотканные из маркеров, с фабричным фасоном готовых форм, — духовные автоматы, имитирующие как бы моё мышление, чей скрипт прописан почти машинным печатным почерком, — но упрямо хранящие цельность благодаря повторению и своей встроенности в концепт, что витает в воздухе, в популярный бренд и контекст современной рекламы, в картинки кинематографа. Для внесения изменений в синтаксис мне нужен пример, прецедент использования — без него не могу, без него я тону и гасну; but there's the unceasing flow, and you can't even take a breath — no time left to cast about.
И вот: темнеет; по твёрдой сухой земле заструился холодный воздух. Внезапно поймаешь ясность.
23 марта, 2023 год.