Толпа весёлая кричащих мужиков и баб
ввалилась в тесный сельский магазин.
Для деревеньки он вполне обычный,
но горожанам непривычный очень.
В углу с конфетами коробки, чай, соль , рыба,
и тут же рюмки, зеркала и блюдца.
Ряд полочек духами занят и одеколоном.
И плотно детскими штанишками и распашёнками
набиты полки рядом с ними.
На плечиках висят сорочки, платья,
отрезы матерьяла, полотенца,
пододеяльники дешёвые — и водка
полмагазина ящиками высит.
Вторая половина под вином плодовым.
На стене табличка -
спиртным разрешено здесь торговать
с одиннадцати до семи,
плодовоягодным аж до восьми,
и не с одиннадцати, а с семи утра!
К прилавкам все приблизилися тесно,
руками щупает народ недеревенский,
глазами лапает, что в городе дороже.
Да, мужики уж больно разошлись!
Одна из женщин, позанозистей других,
средь термосов и тряпок отыскав
в большущей сумке кошелёк тщедушный,
расплачивается и прижимает
к груди штук десять простыней.
Другие, глядя на неё, завистливо вздыхают,
и спрашивают, кто бы занял им.
Толпа ликует, каждый высказать спешит,
что думает он о деревне,
о магазинах и о продавщице,
о водке, что вот так открыто
для всех прохожих у дверей стоит.
Хозяйка магазина молчалива,
глядит, сосредоточенно, спокойно
из-под бровей, нахмуренных серьёзно.
Крахмал хрустит в халата белизне,
открыта шея стройная красиво
и в вырезе чуть приоткрыта грудь,
суровостью запоров лишь дразня.
Стоит как бы подснежник ясный,
строга, скромна и прелести полна
в молчании простом, несуетливом.
Вот, пошумев и хлеба понабрав,
и водку помянув в десятый раз,
уходят все, к автобусу спешат,
следы оставив на полу небрежно.
Я ж не могу уйти, нет сил
от стенки спину оторвать,
приклеившись, стою, дышу,
вдыхаю запахов дурманящих смешенье,
запоминаю и молю мгновенье
тянуться вечно, на неё гляжу —
ведь повторенья этому не будет.
1987