Всё было дело-то иначе.
Шиляев шёл себе домой,
ни с кем не ссорился, тем паче
ни с кем не ввязывался в бой.
Подходят двое из ментуры,
набыченные, взгляды хмуры,
под белы рученьки: “Пройдём!”
“Куда?! Вот тут мой рядом дом...” –
им Юрий возразил Шиляев.
Его скрутили, повязав,
преступником к тому ж назвав,
и в “воронок”, и похиляли.
В ментовке нечем стало крыть.
Взыграла у ментов их прыть,
они же властью обладают,
и силу надо показать,
и, провоцируя, скандалят
и вспоминают Бога мать.
Интеллигента оболгали
и претендуют на медали,
и каждый в форму разодет,
так он же “шишка” – властный мент.
Не церемонятся ментяры,
какой, простите, этикет,
когда пред ними наш Поэт.
Вершители законной кары
обходятся как тот чекист
с душонкой подлою, нечист,
готов смешать Поэта с грязью,
в свидетели беря шалав,
гордясь безнравственною связью;
любители пустых облав
любого могут опозорить,
оклеветать и всех спроворить,
состряпать дело на пятак –
интеллигент ведёт не так,
как эти в форме сероватой,
и не хамит, и не грубит.
За то ментами был избит.
И суд вершится вновь неправый.
Поэта судят за слова,
распорядилась так Москва.
Судейские скороговорки
и адвоката речь в суде
как будто скачки на пригорке.
Но держит весь процесс в узде
пустая прокурор девица.
И остаётся удивиться;
не изменилось ничего,
тридцатых лет уж нет давно,
а всё осталось как и прежде,
вновь беззаконие вершат
и тройки вынести спешат,
на безнаказанность в надежде,
не ради истины вердикт…
…а спешка, знаете ль, вредит.