Как же могло случиться, что в произведении русского классика оказались недостающие строки? Предположить самое простое, что М.Ю.Лермонтов сам устыдился, забыл или не сумел их написать мы не можем. Значит, как и в двух предыдущим моих литературоведческих работах, придется включить логику и разобраться во всём по порядку. Тем, кто никогда не читал «Петергофский праздник», я советую найти в Интернете и прочитать именно тот экземпляр, который содержит нумерацию строк. Не все задумывались, почему в некоторых текстах — например, в библейских, каждая пятая строка сопровождается порядковым номером. До изобретения в середине 15 века печатного письма литературные произведения и текстовые документы тиражировались путем индивидуального каллиграфического переписывания. В цеху сидели писчики — так называлась эта профессия — и скрипели гусиными перьями. Каждый переписывал свой экземпляр. Нумерация облегчала проверяющему работу по выявлению пропусков и ошибок. С изобретением печатного пресса необходимость нумерации строк отпала, но возникла необходимость нумерации страниц, которая применяется и поныне.
Скабрезное содержание «Петергофского праздника», в котором массово используется ненормативная лексика, уже изначально не предусматривало печати. Произведение распространялось в списках — поэтому и дошла до нас его построчная нумерация, традиционная для этого способа тиражирования. Эти соображения подтверждены тем, что впервые поэма была опубликована в «Библиографических записках» в 1859 году.
Я приведу здесь полный текст поэмы, скопированный с сайта
Петергофский праздник
Кипит веселый Петергоф,
Толпа по улицам пестреет,
Печальный лагерь юнкеров
Приметно тихнет и пустеет.
Туман ложится по холмам, 5
Окрестность сумраком одета —
И вот к далеким небесам,
Как долгохвостая комета,
Летит сигнальная ракета.
Волшебно озарился сад, 10
Затейливо, разнообразно;
Толпа валит вперед, назад,
Толкается, зевает праздно.
Узоры радужных огней,
Дворец, жемчужные фонтаны, 15
Жандармы, белые султаны,
Корсеты дам, гербы ливрей,
Колеты кирасир мучные,
Лядунки, ментики златые,
Купчих парчевые платки, 20
Кинжалы, сабли, алебарды,
С гнилыми фруктами лотки,
Старухи, франты, казаки,
Глупцов чиновных бакенбарды,
Венгерки мелких штукарей 25
— — — — — — — —
Толпы приезжих иноземцев,
Татар, черкесов и армян,
Французов тощих, толстых немцев
И долговязых англичан — 30
В одну картину все сливалось
В аллеях тесных и густых
И сверху ярко освещалось
Огнями склянок расписных…
Гурьбу товарищей покинув, 35
У моста <Бибиков> [2] стоял
И, каску на глаза надвинув,
Как юнкер истинный, мечтал
О мягких ляшках, круглых <жопках>;
(Не опишу его мундир, 40
Но лишь для ясности и в скобках
Скажу, что был он кирасир.)
Стоит он пасмурный и пьяный.
Устав бродить один везде,
С досадой глядя на фонтаны, 45
Стоит — и чешет он <муде>
«<Е*ёна> мать! два года в школе,
А от роду — смешно сказать —
Лет двадцать мне и даже боле;
А не могу еще по воле 50
Сидеть в палатке иль гулять!
Нет, видишь, гонят как скотину!
Ступай-де в сад, да губ не дуй!
На <жопу> натяни лосину,
Сожми <муде> да стисни <*уй>! 55
Да осторожен будь дорогой:
Не опрокинь с <говном> лотка!
<*лядей> не щупай, <*урв> не трогай!
Мать их <распрое*и>! тоска!»
Умолк, поникнув головою. 60
Народ, шумя, толпится вкруг.
Вот кто-то легкою рукою
Его плеча коснулся вдруг;
За фалды дернул, тронул каску…
Повеса вздрогнул, изумлен: 65
Романа чудную завязку
Уж предугадывает он.
И, слыша вновь прикосновенье,
Он обернулся с быстротой,
И ухватил…. о восхищенье! 70
За титьку женскую рукой.
В плаще и в шляпке голубой,
Маня улыбкой сладострастной,
Пред ним хорошенькая <*лядь>;
Вдруг вырвалась, и ну бежать! 75
Он вслед за ней, но труд напрасный!
И по дорожкам, по мостам,
Легка, как мотылек воздушный,
Она кружится здесь и там;
То, удаляясь равнодушно, 80
Грозит насмешливым перстом,
То дразнит дерзким языком.
Вот углубилася в аллею;
Все чаще, глубже… он за нею;
Схватясь за кончик палаша, 85
Кричит: «постой, моя душа!»
Куда! красавица не слышит,
Она все далее бежит:
Высоко грудь младая дышит,
И шляпка на спине висит. 90
Вдруг оглянулась, оступилась,
В траве запуталась густой,
И с обнаженною <*издой>
Стремглав на землю повалилась.
А наш повеса тут как тут; 95
Как с неба, хлоп на девку прямо!
«Помилуйте! в вас тридцать пуд!
Как этак обращаться с дамой!
Пустите! что вы? ой!» — Молчать;
Смотри же, лихо как <е*ать>! — 100
Всё было тихо. Куст зеленый
Склонился мирно над четой.
Лежит на *ляди наш герой,
— — — — — — — — —
— — — — — — — — — 105
Вцепился в титьку он зубами,
«Да что вы, что вы?» — Ну скорей!
……………………..
……………………..
…………………….. 110
«Ах боже мой, какой задорный!
Пустите, мне домой пора!
Кто вам сказал, что я такая?»
— На лбу написано, что <*лядь>!
— — — — — — — — — 115
— — — — — — — — —
— — — — — — — — —
— — — — — — — — —
— — — — — — — — —
— — — — — — — — — 120
— — — — — — — — —
И закатился взор прекрасный,
И к томной груди в этот миг
Она прижала сладострастно
Его угрюмый, красный лик. 125
— Скажи мне, как тебя зовут? —
«Маланьей.» — Ну, прощай, Малаша. —
«Куда ж?» — Да разве киснуть тут?
Болтать не любит братья ваша;
Еще в лесу не ночевал 130
Ни разу я. — «Да разве даром?»
Повесу обдало как варом,
Он молча <муде> почесал.
— Стыдись! — потом он молвил важно:
Ужели я красой продажной 135
Сию минуту обладал?
Нет, я не верю! — «Как не веришь?
Ах сукин сын, подлец, дурак!»
— Ну, тише! как спущу кулак,
Так у меня подол <обсерешь>! 140
Ты знай, я не балую дур:
Когда <е*у>, то par amour! [3]
Итак, тебе не заплачу я;
Но если ты простая <*лядь>,
То знай: за честь должна считать 145
Знакомство юнкерского <*уя>! —
И приосанясь, рыцарь наш,
Насупив брови, покосился,
Под мышку молча взял палаш,
Дал ей пощечину — и скрылся. 150
И ночью, в лагерь возвратясь,
В палатке дымной, меж друзьями,
Он рек, с колен счищая грязь:
«Блажен, кто не знаком с <*лядями>!
Блажен, кто под вечер в саду 155
Красотку добрую находит,
Дружится с ней, интригу сводит —
И плюхой платит за <*изду>!»
1833 — 1834
К настоящему времени оказалось, что пропущена 26 строка:
Дворец, жемчужные фонтаны, 15
Жандармы, белые султаны,
Корсеты дам, гербы ливрей,
Колеты кирасир мучные,
Лядунки, ментики златые,
Купчих парчевые платки, 20
Кинжалы, сабли, алебарды,
С гнилыми фруктами лотки,
Старухи, франты, казаки,
Глупцов чиновных бакенбарды,
Венгерки мелких штукарей 25
— — — — — — — —
Толпы приезжих иноземцев,
Татар, черкесов и армян,
Французов тощих, толстых немцев
И долговязых англичан — 30
В одну картину все сливалось
В аллеях тесных и густых
И сверху ярко освещалось
Огнями склянок расписных…
— а также строки 104, 105, 108 - 110, 115 — 121:
А наш повеса тут как тут;
Как с неба, хлоп на девку прямо!
«Помилуйте! в вас тридцать пуд!
Как этак обращаться с дамой!
Пустите! что вы? ой!» — Молчать;
Смотри же, лихо как <е*ать>! — 100
Всё было тихо. Куст зеленый
Склонился мирно над четой.
Лежит на *ляди наш герой,
— — — — — — — — —
— — — — — — — — — 105
Вцепился в титьку он зубами,
«Да что вы, что вы?» — Ну скорей!
……………………..
……………………..
…………………….. 110
«Ах боже мой, какой задорный!
Пустите, мне домой пора!
Кто вам сказал, что я такая?»
— На лбу написано, что <*лядь>!
— — — — — — — — — 115
— — — — — — — — —
— — — — — — — — —
— — — — — — — — —
— — — — — — — — —
— — — — — — — — — 120
— — — — — — — — —
И закатился взор прекрасный,
И к томной груди в этот миг
Она прижала сладострастно
Его угрюмый, красный лик. 125
Но не только мы не знаем, и можем лишь догадываться, что содержалось в исчезнувших строках. Об этом не знала и вереница многих поколений, отделяющая нас от времени М.Ю.Лермонтова. Очевидно, что строки исчезли сразу же после гибели поэта в 1841 году, как только его частный архив оказался в руках тогдашних государственных служащих, ответственных за развитие русской культуры и сохранение её рукотворных и нерукотворных памятников. Можно представить, какие споры разгорелись о том, как поступить с произведением непристойного содержания, насчитывающим такое множество остро неприличных слов. Мы могли о «Петергофском празднике» вообще ничего не узнать, но к счастью ум, наука и культура победили в тогдашнем споре, а (церковное) мракобесие потерпело поражение. Было решено произведение сохранить, но вымарать из него строки самого непристойного свойства. Села уважаемая комиссия. Стали читать вслух. Первые 25 гениальных строк прошли на «ура», а 26-я с неожиданной силой больно шибанула культурное собрание по ушам..., за что и была она сразу же зачеркнута жирными несмываемыми чернилами. Стали читать дальше и быстро поняли, что если так вымарывать, то половину произведения придется вымарать, и содержание полностью раствориться в пробелах, которые сделают стих нечитабельным. Поэтому было решено вымарать только лишь самую «непристойную и безнравственную» часть произведения, а также все отдельные непристойные слова. Те экземпляры, которые после гибели поэта не были помещены в хранилища и продолжали ходить по рукам, были постепенно затерты, изношены, перевраны недобросовестными самодеятельными писчиками и постепенно исчезли. Когда студенты взрослели и начинали семейную жизнь, жены находили в их шкафах и выбрасывали «эту мерзость». А если кому из них приходилось застать мужа за переписыванием, то благоверная забрызгивала чернилами и письмо, и мужа, и себя, и стены кабинета — в порядке истерики. Поэтому все гуляющие на свободе копии быстро ушли из жизни. Уверен, что были и тогда счастливые семьи. «Машенька, а у меня сюрприз: сегодня у нас литературный вечер: новое произведение Лермонтова. Каждый сможет высказаться. В прошлый раз маменька твоя была в восторге от «Уланши». Интересно, что она скажет в этот раз». Но таких тогда, как и сейчас, были единицы. Следующие потомки быстро спохватились и поставили вымаранные отдельные слова на место. Сделать это им было нетрудно, руководствуясь содержанием, смысловым контекстом, размером, ритмом и рифмами. Но там, где были вымараны целые строки и целые последовательности строк, содержание было безвозвратно утеряно.
26-я строка, впрочем, восстанавливается легко. Подходит, например, «Крутые крупы лошадей». Но, если бы М.Ю. Лермонтов в 26-й строке действительно хотел донести до нас о крупах лошадей, комиссии незачем было бы её вымарывать. Поэтому пишем: «Витые локоны *лядей».
Дворец, жемчужные фонтаны, 15
Жандармы, белые султаны,
Корсеты дам, гербы ливрей,
Колеты кирасир мучные,
Лядунки, ментики златые,
Купчих парчевые платки, 20
Кинжалы, сабли, алебарды,
С гнилыми фруктами лотки,
Старухи, франты, казаки,
Глупцов чиновных бакенбарды,
Венгерки мелких штукарей, 25
Витые локоны бля*ей, +
Толпы приезжих иноземцев,
Татар, черкесов и армян,
Французов тощих, толстых немцев
И долговязых англичан — 30
В одну картину все сливалось
В аллеях тесных и густых
И сверху ярко освещалось
Огнями склянок расписных…
Гораздо хуже дело обстоит в районе 100 — 125 строк. В общей сложности в этом фрагменте полностью отсутствуют 12 строк. Сложновато! Для успешного решения трудной задачи придется размотать все содержание, которое, переданное в двух словах, звучит так:
Некий студент кирасирского факультета юнкерского училища пошел в день праздника погулять по Петергофу. (Внимание! Без полного предварительно прочтения поэмы «Петергофский праздник» в академическом варианте дальнейшее освоение данной статьи запрещено!) Если читать стих внимательно, он пошёл погулять по Петергофу не по своей воле, а его вместе с другими однокашниками «пригнали, как скотину», очевидно, для усиления праздничного контингента по поддержанию порядка — следить, чтобы не возникло пьяного мордобоя и чтобы никто не свалился в канал или фонтан. То есть он был, выражаясь современным уставным языком, назначен нести наряд. В противном случае нахер бы ему весь этот праздник! Он бы лучше сидел в палатке или гулял, где хотел. Но сам тем не менее, находясь при исполнении, он уже успел крепко выпить. А праздник его вообще никак не интересовал. Люди собираются на праздниках, потому что общение усиливает праздничный душевный подъем. Какое-то время он тоже стоял со своими товарищами, но потом покинул их гурьбу — их болтовня, шутки, анекдоты, похоже, были ему неинтересны. В праздник, пусть даже при исполнении, он предпочел одиночество. Юноша был как-то по жизни всем недоволен и пребывал в общей тоске, каковое состояние уже само по себе может свидетельствовать о незначительной развитости его ума. И был он в частности не доволен существованием армейской дисциплины, обязывающей военнослужащих выполнять то, что приказано. Согласно М.Ю.Лермонтову, герой имел лишь приблизительное представление о собственном возрасте. Этот почти невероятный факт, если рассматривать его как факт, говорит о том, что школу он не посещал, а его дни рождения никогда не праздновались. То есть в юном возрасте им никто не занимался — он рос, как дерево в лесу. Все домочадцы, похоже, сами запамятовали, в каком году он родился. Был он, слава богу, нормальной ориентации — поэтому, отделившись от товарищей, мечтал, стоя на мосту через канал, мож, какую-никакую «нежную ляжку» или «круглую жопку» обжать. И тут, как говорится, сбываются мечты: некая молодая хорошенькая особа сама стала сзади об него тереться, привлекать внимание, и он, резко обернувшись, непроизвольно схватил ее рукой за грудь. Нужно ли объяснять, какое мужчина, даже если глупый, испытывает чувство, особенно, если женщина хорошенькая и незнакомая! Пидарасам этого не понять. (Оно так, может, и лучше — иначе, чем бы мы все от них тогда отличались? Я опять напомнил о пидарасах потому, что сегодня те решили взять шишку. Представляете, во что они нас могут превратить?! Они будут считаться нормальными, а нас всех станут держать за пидарасов!) Дама, вместо того, чтобы отпрянуть, стала ему улыбаться, строить глазки и вдруг побежала прочь, весело оглядываясь: Ну что же вы, мол? Догоняйте! — стараясь убежать подальше, в глубь парка, где кусты погуще и трава повыше. Тот оставил свой пост и, естественно, пустился за ней. Догнать не мог, — баба быстрей бегала, — пока сама не споткнулась и не упала в густую траву. Бибиков — так современное лермонтоведение именует главного героя — так прямо на нее и упал, «как с неба». Он уже с самого начала понял, что эта милая женщина — *лядь. Здесь и далее я буду соблюдать предельную деликатность, стараясь не выходить за рамки лексики произведения. Ведь если бы я стал писать, например, «девушка с низкой социальной ответственностью», то это было бы уже не о «Петергофском празднике», а о контрастах современного Петергофа. Падая, она сверкнула, согласно М.Ю.Лермонтову, «обнаженною *издой». Отсутствие панталончиков с одной стороны не могло, надо полагать, не оказать на Бибикова подогревающего воздействия, с другой — сообщило нам, что героиня не была профессионалкой из плюшевых нумеров с фикусом и граммофоном (тольк. посл. 1887 г.), а просто, ускользнув из-под присмотра домочадцев, вышла погулять в свое удовольствие на летней вечерней красавице-природе, где-нибудь под кустом, в душистой травке, под грохот и сверкание праздничного фейерверка а заодно и деньжат по-легкому срубить, не пускаясь при этом в перевыполнение плана. Короче, в тот праздничный день она была чрезвычайно настроена на эротическое приключение, и одновременно ей не помешали бы и деньги. На первое обстоятельство указывает тот факт, что на строках 122 — 125 ей таки удалось удовлетворить свою прекрасную потребность, из за которой она и обратила на себя внимание юнкера Бибикова. У профессионалок для успешной карьеры, думается, должны быть совсем другие рефлексы. Её же поведение на строках 122 — 125 относит нас к раннему Кембрию, когда самки взяли за норму в момент икрометания закатывать глаза, забывать обо всем на свете и как можно теснее прижиматься к самцам, чтобы ни одна икринка не осталась не оплодотворенной. На какой риск ни пойдешь ради такого! Действительно, риск был немалый, ведь в качестве самостоятельного юридического лица, без присмотра сутенера героиня была совершенно беззащитна — это обстоятельство нам исключительно важно для дальнейшего понимания образов. У Бибикова тоже уже давно возникла эротическая потребность и позднее тоже был схожий с дамой эротический результат — об этом нам сообщают строки 126 — 128, где говорится, что он потерял к даме всякий интерес, который только еще недавно был, казалось бы, непреодолимым. Муде опорожнились — на этом интерес сразу пропал. Действительно, о чем дальше, посудите сами, с *лядью беседовать? Последующее повествование тоже свидетельствует о том же — ведь дама потребовала денег не зря, а за Бибикова конкретный эротический результат. Таким образом точно установлено, что совершились и закончились как икрометание, так и выделение молок. И все это произошло на строках 104 — 125. Затем Бибиков отказался платить под предлогом якобы своего высокого ханжества, дал даме пощечину и скрылся. С друзьями он делился своим недовольством *лядями, в том смысле, что те, мол, требуют денег. Гораздо выгоднее, дескать, запудрить мозги любовью какой-нибудь красотке, отъебать на шару, и унизить её напоследок пощечиной — «заплатив плюхой за *изду», а не деньгами, как это приходится делать в норме, когда имеешь дело с *лядями.
Но что же там конкретно было в тех вымаранных 12 строках? Конечно, об изнасиловании речи не идет. Красотка с самого начала интриги и до самого конца вела себя весьма игриво:
«Помилуйте! в вас тридцать пуд! 97
Как этак обращаться с дамой!» 98
Помилуйте! 30 пудов — это в действительности 492 кг. Веселое преувеличение и последовавший игривый упрек в неуклюжести, обусловленной отсутствием у кавалера изящных манер и тонкого светского воспитания свидетельствует о том, что у героини был приятный веселый нрав. Эта черта подтверждается и ниже. Её реплика
«Ах боже мой, какой задорный! 111
Пустите, мне домой пора!» 112
Прозвучала уже после того, как
«Вцепился в титьку он зубами». 106
Она якобы вспомнила о неотложных домашних делах тогда, когда у них уже зашло довольно далеко, говоря, что, мол, даже не знала и даже не могла подумать, что бывают такие настойчивые кавалеры — мол, буквально несколько даже напугана, пойду-ка лучше домой. Всё это — понятная каждому женская кокетливая откровенная эротическая игра. То есть героиня была в тот момент, как и Бибиков, очень настроена на блудную эротику и давала это знать, приглашая поддержать игру. При этом она проявляла человеческую тонкость женственной натуры, которую не смогла перешибить даже тупая грубость Бибикова, который никаких таких тонкостей понимать вообще не умел:
Молчать! Смотри же, лихо как е*ать! … 100
Ну, скорей! … 107
На лбу написано, что <*лядь>!… 114
Но судя по тому, что в строках 122 — 125 героиня таки сумела отметать икру, грубость Бибикова её не только не смутила, но, похоже, наоборот, разожгла еще больше. Действительно, от грубого жеребца женщина с опытом многочисленных эротических приключений может ожидать большего, чем от нежного и вежливого эльфа. Впрочем, ведь она была *лядью и вела себя так, как уже давно научилась себя вести, выработав эффективный стереотип поведения, помогающий ей самой получать эротические наслаждения в процессе заработка. Она и раньше уже общалась с юнкерами и предпочитала их — поэтому и зацепила Бибикова. Желающих-то на празднике было предостаточно — поэтому и *ляди тоже вывалили праздновать. В толпе встречались и более вежливые, и более платежеспособные:
Толпы приезжих иноземцев,
Татар, черкесов и армян,
Французов тощих, толстых немцев
И долговязых англичан
Кроме того, по празднику бродили «Глупцов чиновных бакенбарды». Но теми и другими упомянутыми больше занимались профессионалки — нашей же героине нравились юнкера.
О том, что в вымаранных строках содержится откровенная эротическая сцена можно было судить уже с самого начала по тому, что святоши именно эти строки вымарали. За порнографию?
Рассмотрим теперь данный загадочный фрагмент с точки зрения правил композиции. Классическая композиция предусматривает завязку, развитие с обязательным ускорением и обострением сюжета, бурную кульминацию. Далее могут осуществляться несколько вариантов: резкое прекращение повествования, плавное непродолжительное затухание, изложение морали, другие непродолжительные успокоительные фрагменты. Кульминация может также состоять из двух волн: первой большой и второй поменьше. Я могу представить себе и три кульминационных волны: небольшая разгонная, главная большая и крутая и третья поменьше. Примерно то же самое справедливо и для протяженных музыкальных фрагментов. В любом случае кульминация должна располагаться дальше от начала и ближе к концу произведения. «Петергофский праздник» насчитывает помимо заглавия в обшей сложности 158 строк. Вымаранный фрагмент расположен примерно на 1/3 текстовой длительности от конца. Можно заметить что еще ближе к концу, в районе строк 130 — 150, происходит обострение сюжета из-за бурных разногласий по платежу. Если совместить оба наблюдения, становится понятно, что вымаранный эротический фрагмент представляет собой первую, крутую, волну кульминации, а фрагмент об оплате — вторую, более пологую волну.
Таким образом, вымаранные строки совпадают с местом первой кульминационной волны. В ней кульминация сюжета, кульминация интриги, кульминация эротического соития, квинтэссенция характеров, кульминация гротеска, кульминация скабрезности, высшая плотность неприличных образов, слов и мата. Главная волна кульминации на то и главная, что в ней сконцентрировано все, что только можно сконцентрировать. Это и объясняет, почему святоши сосредоточились на вымарывании именно этого фрагмента. Бахвальство Бибикова обязательно должно присутствовать. Нельзя забыть, что был праздник, и уже была пущена «сигнальная ракета», назначение которой было обратить к небесам внимание толпы.
Я поставил перед собой задачу воссоздать именно такую кульминацию «Петергофского праздника». Чтобы было, по крайне мере, понятно, за что святоши ее вымарали. Хотелось, чтобы они даже находясь на смертном одре продолжали декламировать про себя уничтоженные строки, которые до конца жизни не давали покоя их уже было увядшим от полной святости мудям. Конечно, необходим элемент порнографии. Помимо сказанного, не хотелось обижать дух и призрак М.Ю.Лермонтова. Взявшись за реставрацию вымаранного фрагмента, я взвалил на себя большую ответственность: нельзя ударить лицом в грязь так, чтобы мощи М.Ю.Лермонтова аж в гробу перевернулись. Уверен, они никогда бе не дрогнули от грубости и мата, но запросто могут перевернуться в случае бездарной правки его бессмертных строк. Но этого мало! Нужно, чтобы воссозданный фрагмент органически сочетался со всем телом произведения и не выводил персонажи за рамки авторской концепции образов, и чтобы хирургические швы вообще не были заметны — ведь мы с М.Ю.Лермонтовым совершенно разные люди — по крайней мере по возрастному критерию. Была и еще одна проблема: мне некоторое время не хватало одной строки. Дело в том, что при всём сказанном нужно было точно уложиться в количество недостающих строк. Без этого ограничения написать-то можно много и даже хорошо. Но краткость — сестра таланта и у М.Ю.Лермонтова его было больше. При этом нужно было сохранить без изменения и подвижки принадлежащие телу фрагмента оригинальные строки 106-107 и 111-114. С другой стороны, они помогали мне, давая толковую подсказку по рифме.
О верхнем месте сварки нужно сказать особо. Самое начало нарастания кульминационной волны — строка:
Лежит на *ляди наш герой. 103
Выше герой бежал, догоняя героиню, затем упал на нее, затем очень грубо сообщил о своем неотвратимом намерении. Затем идут две строки:
Всё было тихо. Куст зеленый 101
Склонился мирно над четой. 102
— и со следующей, 103-й, строки начинается нарастание кульминационной волны.
Это как при цунами. Бурливая вода прибоя начитает плавно уходить от берега, обнажая дно на приличном удалении. И только вслед за этим оттуда, куда ушла вода, накатывает сокрушительная волна цунами. Так же и здесь: в строках 101 — 102 происходит как бы некоторый успокоительный отток массы события перед кульминацией. Как и откуда это у М.Ю.Лермонтова взялось? Ведь его никто этому не учил. Меня, кстати, тоже. Но я прожил жизнь и столько всякого наперечитал, что там было много разного. А он то, по нашей мерке, был совершенным мальчишкой, неграмотным, после всего лишь двух курсов Московского университета, из которого его вышвырнули!
Ученые-математики утверждают, что правильная постановка задачи — это готовое решение.
Вот мы и добрались до решения. Отреставрированные строки отмечены знаком +.
А наш повеса тут как тут; 95
Как с неба, хлоп на девку прямо!
«Помилуйте! в вас тридцать пуд!
Как этак обращаться с дамой!
Пустите! что вы? ой!» — Молчать;
Смотри же, лихо как <е*ать>! — 100
Всё было тихо. Куст зеленый
Склонился мирно над четой.
Лежит на *ляди наш герой,
В гульф`е исходит *уй ядрёный. +
Вдруг, грянул залп! Каскад огней! + 105
Вцепился в титьку он зубами,
«Да что вы, что вы?» — Ну, скорей!
Дай, продеру промеж губами! +
*уй отъебет тебя, курв'а, +
достать который не зазорно. + 110
«Ах боже мой, какой задорный!
Пустите, мне домой пора!
Кто вам сказал, что я такая?»
— На лбу написано, что <*лядь>!
«Mon cher, начните же е*ать, + 115
Залупьте *уй, в *изду втыкая». +
И Бибиков от курвьих слов +
Сказал: Эх, *лядь! — и был готов. +
Под фейерверк, вскричав: «Мне мало!» — +
Та, с платья малафьи собрав, + 120
Пять пальцев сладко облизала. +
И закатился взор прекрасный,
И к томной груди в этот миг
Она прижала сладострастно
Его угрюмый, красный лик. 125
Эпитеты «угрюмый», «красный» сообщают, что, по крайней мере, насчет Бибикова я не ошибся. Если бы блудное соитие героев прошло по плану, то Бибикову краснеть и угрюмиться было бы напрасно. Вывести ситуацию из под контроля смог встречный острый и жаркий эротический жест героини. Так что, вся логика сцены, похоже, восстановлена верно. Спор же о том, может ли женщина действительно так кончить, выходит за рамки нашей темы. Ну, а как же иначе смогла бы она кончить при сложившихся обстоятельствах? Думаю, что здесь всё сильно зависит от эротического накала. Если накал уже приблизился к 100%, то таким эротическим действием пару недостающих процентов любая сможет себе добрать. М.Ю.Лермонтов, похоже, тоже это понимал. Фейерверк дал ей дополнительно ещё как минимум 30%, ведь она лежала на спине и видела праздничные огни. Факт, что она «сладострастно прижала к томной груди угрюмый красный лик» Бибикова, полного кретина, говорит о том, что у неё аж зашкалило. Но суть не в этом, а в том, что даме пришлось для этого самой о себе позаботиться. Фейерверк обязательно нужно было ввести в кульминацию. М.Ю.Леромонтов приготовил его еще в самом начале поэмы, в строках 7-9, и не сказать о нем в кульминационной сцене значило бы обокрасть читателя. Фейерверк нигде не упоминается — значит поэт действительно сообщил о нем в вымаранном святошами фрагменте. Фейерверк чрезвычайно нужен ещё и для того, чтобы показать полный кретинизм Бибикова. Ведь любой другой озабоченный на месте Бибикова по крайней мере лег бы в траву на спину рядом с ней, говоря: давай, мол, сперва вместе посмотрим, а, когда кончится, сразу перейдем на ты. Но он даже этого не сделал: настолько огромен и всеобъемлющ был его кретинизм.
Здесь следует заметить, что продумывать и сочинять то, что однажды 200 лет тому назад уже продумывал и сочинял М.Ю, Лермонтов — это особое, уникальное наслаждение, которое ни с чем другим сравнить нельзя.
То, что я не ошибся и относительно дамы, я понял, когда уже достиг окончательного варианта. От первого, очень сырого, до окончательного прошло около 2-х недель. Имя героини Маланья созвучно как со словом «мало», так и со словом «малафья». Конечно, это не доказательство! Но в поэзии больших художников случайностей не бывает. М.Ю.Леромонтов мог бы сочинить:
— Скажи мне, как тебя зовут? —
«Прасковьей.» — Ну, прощай, Прасковья. —
«Куда ж?» — Да разве киснуть тут?
Глядеть в твои глаза коровьи?
— но оказалась всё же Малаша. Не станет большой ошибкой, если и малафью иной раз назвать «малашей». Помимо этих соображений, одного только фейерверка, думается, героине было бы маловато для полного кайфа. М.Ю.Лермонтов был большим, очень большим реалистом.
Восстановленная таким образом кульминационная сцена со всей определенностью возвращает «Петергофский праздник» в разряд сатирических произведений, каковым его и сочинил М.Ю.Лермонтов, пока тупые святоши его не опошлили, уничтожив важнейшую часть, совершив тем самым вандальский акт, превративший яркое сатирическое произведение в «озорные стихи Лермонтова», которыми Поэма общепризнанно оставалась вплоть до моей реставрации, совершенной в 2023 году. Ведь именно в сатирических произведениях всё происходит глупо, нелепо и смешно. Озорства, впрочем, тоже не отнять.
Конечно, дать гарантию 100%-го совпадения я не могу. Моя заслуга здесь состоит в том, что, благодаря реставрации, стало понятно, что там могло быть такого, чтобы спровоцировать полное массированное вымарывание текста.
100% гарантию я выдаю только на строку 26, поскольку первое появление героини в строке 74 должно предвосхищаться гораздо ранее, в части, устанавливающей декорации происшествия. Этой же цели служит строка 58.
Некоторые спросят: А что здесь две недели сочинять? Многие считают, что самое трудное в стихосложении — это рифмы. Рифмы для поэта — это самое простое. Сложнее достичь максимально возможной плотности информации. Только это делает чтение интересным.
Читатели — это вряд ли, но иная читательница воскликнет: «Нет! Нет! Нет! Никогда не читала ничего омерзительней!» Именно к этому впечатлению у некоторых тонких натур я и стремился, проведя на ваших глазах последовательный логический анализ не вымаранных строк. И я подробно и честно предупредил, что будет содержаться в отреставрированном фрагменте. Зачем же ты читала дальше?! М.Ю.Лермонтов тоже стремился к тому же самому эффекту — и я уверен, что у него там было еще круче! Но если вы, незнакомка, скрепя сердце, еще раз возьметесь прочитать «Петергофский праздник» от начала до самого конца, включая мою реставрацию, то поймете, что теперь смысл всего произведения изменился самым радикальным образом. Только теперь стало ясно и понятно, о чём в нём идет речь!
Потому что на второй волне кульминации и в коде произведения происходят вещи уже по-настоящему отвратительные, и видно это со всей отчетливостью только на фоне первой кульминационной волны, которая по сути, если сравнивать с остальным, — просто грубая эротика. Отвратительность этих последующих вещей без эротической кульминации почему-то теряется, видна не так контрастно, а у некоторых бездумчивых читателей вообще уводит взгляд в противоположную сторону.
Во-первых, поведение абсолютного кретина, который в строках:
— Скажи мне, как тебя зовут? —
«Маланьей.» — Ну, прощай, Малаша. —
«Куда ж?» — Да разве киснуть тут?
Болтать не любит братья ваша;
Еще в лесу не ночевал 130
Ни разу я.
своим полным пренебрежением унижает даму, с которой только что был в интимных отношениях, обрызгав ей платье малафьёю.
Во-вторых, подлая нечестность.
Итак, тебе не заплачу я 143
Поскольку отношения с *лядью автоматически предусматривают честную и щедрую оплату.
В-третьих, абсолютное, совершенное и откровенное хамство:
Он молча <муде> почесал. 133
— это при мундире юнкера, при палаше.
В-четвертых, он опять ее унижает:
— Стыдись! — потом он молвил важно:
Ужели я красой продажной 135
Сию минуту обладал?
Нет, я не верю!
То есть он вешает ей, что, мол, ты, оказывается, *лядь, низкая. Мол, знал бы — не связывался бы. Мол, я-то думал, что ты честная, благородная давалка. Хотя её поведение и лексика, ни его собственное поведение и лексика не позволяют на этот счет как-то заблуждаться. Сам он всего лишь несколько минут назад утверждал, что у той «на лбу написано, что <*лядь>». Понятно, что здесь содержится своеобразная издёвка — на это у Бибикова остроумия хватило.
В-пятых, угрожает ей физической расправой, используя самую грубую формулировку угрозы:
— Ну, тише! как спущу кулак,
Так у меня подол <обсерешь>! 140
В-шестых, он считает дурами вообще всех без исключения женщин:
Ты знай, я не балую дур: 141
Когда <ебу>, то par amour! 142
Какова формулировка мысли: «ебу дур только по любви»!
В-седьмых, опять унижает ее:
Но если ты простая <*лядь>,
То знай: за честь должна считать 145
Знакомство юнкерского <*уя>!
То есть она, простая *лядь, должна еще и счастливой и благодарной себя чувствовать от того, что Его Благородие на нее попытался вспрыгнуть.
В-восьмых, он унизил её насилием:
Дал ей пощечину. 150
а ведь она ни в чем не провинилась. Криминалисты утверждают, что насилие, как правило, это последовательность трех степеней: психическое насилие в форме унижения и уничижения, физическое насилие, убийство.
В-девятых, повел себя, как подлый трус, сознательно готовящийся совершить заведомо гнусное действие, но опасающийся, как бы этому не оказалось свидетелей:
И приосанясь, рыцарь наш, 147
Насупив брови, покосился, 148
Под мышку молча взял палаш, 149
«покосился» значит посмотрел по сторонам — никто ли не видит. Они уже поднялись из высокой травы. Со стороны видно: стоит юнкер с барышней беседуют. А если увидят, что он ударил по лицу женщину — находясь при мундире и оружии! — могут быть неприятности по службе.
В-десятых, он бросил ее одну там, посреди кустов, в потемках.
— и скрылся 150
Знала ли бедняжка, в обрызганном малафьёю платье, вообще, где она географически находилась, поскольку, убегая, была занята больше наблюдением за догоняющим её юнкером и увлечена своими эротическими предощущениями.
В-одиннадцатых, его отношение к женщинам вообще:
«Блажен, кто не знаком с <*лядями>!
Блажен, кто под вечер в саду 155
Красотку добрую находит,
Дружится с ней, интригу сводит —
И плюхой платит за <*изду>!»
Речь не идет ни о дружбе, ни о любви. Речь идет только о том, чтобы отъебать бесплатно. И опять же унизить пощечиной. Но чтобы при этом она была еще и красивой и доброй — в смысле, легко давала, чтоб не надо было сильно добиваться-напрягаться. Чтобы просто по первому же сигналу *уя сразу вспрыгнуть на неё, отъебать, дать пощечину и скрыться.
Видели ли вы, как плодятся мухи? Самка ползает, скажем, по столу. В какой-то момент она останавливается и в этот миг некий мушиный «повеса тут как тут;
Как с неба, хлоп на девку прямо!» Я не знаю, может быть, пока он ползает по потолку, между ними пробегает яркая ультрафиолетовая эротическая искра, и по взаимному выражению фасеточных глаз они понимают, что созданы друг для друга… Но нам снаружи этого не заметно. Просто он «Как с неба, хлоп на девку прямо!» — точь в точь как Бибиков на героиню. Самка сразу же как-то растопыривает особенным образом крылышки — кончила, значит. А он отцепится от неё — и снова на потолок. Гордо взмывает! Буквально через полминуты он «хлоп» — уже на другую девку. У мух масштаб времени совсем другой, — регенерация в муде протекает быстрее. Я уверен, что данный эпизод был навеян Поэту, когда он наблюдал за еблей мух.
В-двенадцатых, Бибиков даже не заметил, что перед ним живая женщина, а не просто копилка со щёлкой — настолько тупым он был. Действительно, на всем протяжении мы не видим в героине ничего отвратительного, а только женственность, веселый нрав, остроумие, смелость, эротичность. Становится понятно, на сколько М.Ю.Лермонтов любил женщин. Наконец, четыре раза: в строках 74, 87, 122 и 123 — Поэт прямо сообщает, что она была красива. А в сцене её первых прикосновений и в сцене убегания Поэт сообщает о её красоте развернутым описанием образа её действий. Бибикова её красота вообще никак не тронула, судя по тому, как он с ней обошёлся, — настолько деревянным был он в своей сущности. Когда она «стремглав на землю повалилась», он не поинтересовался, каково ей, не ушиблась ли, а просто «хлоп на девку прямо».
В-тринадцатых!
Что побудило героиню перейти в кульминационной сцене к использованию самой грубой эротической лексики, не характерной для молодых женщин?, почему её реплика вызвала у Бибикова преждевременную эякуляцию? — эти вопросы и связанные с ними нюансы я оставляю читателю для самостоятельной проработки. (Подсказка: Хотела честно потрафить вкусам клиента, но сделала это в шутливой форме. У Бибикова её реплика вызвала неожиданный для него самого эротический резонанс. Почему? Сколько примерно % ?)
Интересен солдафонский возглас Бибикова «Молчать!» в строке 99. Этот часто используемый в армии и других жестких иерархических структурах транссубординационный возглас начальника, резко пресекающий любую встречную аргументацию со стороны подчиненного, создает в контексте блудных интимных отношений вершину гротеска. Тем больше гротеска, что как раз в этот момент героиня проводила посредством притворно-иронического упрека своё эротическое заигрывание.
В не меньшей мере заслуживает внимания и следующая 100-я строка: «Смотри же, лихо как е*ать». Строка сама бросается в глаза крайней грубостью обращения на фоне ещё недавнего «Постой, моя душа!», но при быстром поверхностном прочтении может ускользать её дополнительное чрезвычайно гротескное содержимое. Формула «Смотри же, лихо как...» являлась, по всей видимости, солдафонским штампом, который использовался педагогами военных учебных заведений в ходе практических занятий и упражнений: «Смотри же, лихо как скакать. Смотри же, лихо как рубить». Бибиков именно потому и использует эту формулу, что она являлась привычным солдафонским штампом. Эквивалентная цивильная формула должна была бы звучать так: «Сейчас ты увидишь, как на самом деле надо *****ся». А то, думал Бибиков, красотке ещё не приходилось встречаться с такой степенью лихости! Данная строка создает прекрасную почву для того, чтобы Бибикову обтрухаться в следующем эпизоде.
Особенное место в произведении занимает палаш. Не подумав, я думал, что палаш может оказаться комическим атрибутом в эротической сцене. Но подумав, я понял что у палаша здесь совсем другая, причем обоюдоострая функция. Стоит заметить, что в произведениях великих художников любая мелочь не случайна, а имеет свое особое назначение. Так и здесь. Палаш упоминается дважды: в строках 85 и 149. Палаш — это грозное рубяще-колющее холодное оружие с прямым клинком двусторонней заточки длинной около 100 сантиметров. Другими словами, это огромный, очень большой нож. Вес палаша — 1,5-2,5 кг. Женскую талию палашом можно перерубить с одного удара, а в области шеи даже рубить не надо — палаш сам, без участия руки, отрубает голову. Если женщин поставить вплотную титьками к спине, друг за дружкой, то палаш троих прокалывает насквозь, а четвертую только до половины. И вот, милая, положим, вас обидел какой-то незнакомый мудель в отдаленном углу парка, в потемках, — потому что ведь, согласно М.Ю.Лермонтову, был уже не день, а вечер, и сигнальная ракета, дающая знать, что сейчас начнется фейерверк уже была пущена, — и у него на поясе висит большой нож, и вы наедине с ним. Вам хочется бросить ему слова:
Ах сукин сын, подлец, дурак! 138
Готовы ли вы при данных обстоятельствах бросить ему в лицо эти слова? Джека-Потрошителя, между прочим, так и не нашли. И сколько таких случаев и прежде, и сейчас? — особенно по отношению к женщинам с низкой социальной ответственностью. А вот наша героиня ему такие слова бросает. А вокруг никого! Темень! Глухие кусты! Это героиню очень возвышает в подсознании читателей. Смелая, храбрая барышня! Русская женщина! А, поскольку все познаешь в сравнении, это сильно смешивает Бибикова с говном. Дескать, ты, урод, даже простая уличная *лядь в триллионы раз тебя благородней.
У палаша Бибикова есть и другая важная роль. Оружие придумано и существует в разных видах для быстрого и удобного умерщвления человека. Но в большинстве случаев берут его с собой и носят не для того, чтобы кого-то прикончить. Во-первых, оружие выступает в качестве средства сдерживания. И не только в личном плане. Например, твою барышню уже никто не обидит, видя, что ты вооружен. Уже никто не станет наглеть, бузить в черте твоего поля зрения. Оружие является, таким образом, средством власти вооруженного человека над невооруженным. Поэтому его ношение разрешено в настоящее время не всем, а только представителям власти. В те далекие времена открытое ношение оружия тоже было привилегией лишь городовых и офицеров. Причем, в обязанности последних входило присматривать за соблюдением порядка и вмешиваться в случае необходимости вплоть до применения оружия. Наконец, личное оружие при открытом его ношении — это видный всем окружающим символ мужества, доблести и чести.
Имеются и ещё две связанные с палашом детали, которые интересно отметить.
Схватясь за кончик палаша, 85
Кричит: «постой, моя душа!»
В целях безопасности и защиты заточки клинка от случайного повреждения палаш хранится в ножнах, в которых удерживается под действием собственного веса, всегда готовый к быстрому и беспрепятственному обнажению. Бибиков, догоняя героиню, чтобы оружие не мешало бежать, удерживал ножны в перевернутом положении, что наверняка было запрещено Воинским Уставом того времени — ведь, будучи перевернутым, клинок под действием собственного веса может легко выскользнуть из ножен. Современники М.Ю.Лермонтова понимали без лишних объяснений, что эта деталь свидетельствует о совершенном разгильдяйстве юнкера и его неумении обращаться с оружием. Будучи в нетрезвом состоянии, увлеченный погоней Бибиков лишь только чудом не потерял клинок.
В другом эпизоде Бибиков
Под мышку молча взял палаш,
Дал ей пощечину — и скрылся. 150
Бибиков взял палаш подмышку, чтобы освободить для пощечины правую руку. Значит, всё время после того, как герои поднялись с земли, Бибиков держал палаш правой рукой, что возможно лишь в двух случаях: когда обнаженный клинок удерживается за эфес, готовый к применению, после чего нет необходимости брать его подмышку, а можно просто возвратить в родные ножны, либо когда ножны вместе с клинком полностью отстёгнуты от поясного ремня. Тем более, что пристегнутый к поясному ремню палаш вообще невозможно взять подмышку. Чтобы палаш не мешал кувыркаться с *лядью, герой его вообще, значит, заблаговременно отстегнул от ремня, что наверняка было запрещено положением Воинского Устава — ведь палаш мог неожиданно схватить подкравшийся некто и спокойно зарубить влюбленную парочку с целью завладения оружием. То есть М.Ю.Лермонтов еще раз изображает Бибикова полнейшим рас*издяем, а мы еще раз убеждаемся, что в произведениях больших художников не бывает случайных деталей.
До нынешнего момента «Петергофский праздник» воспринимался с первого взгляда читателя, как хулиганская выходка гениального желторотого юнца. Отныне, после успешно проведенных мной реставрационных работ, если кто еще не понял, смысл произведения выражается в одном вопросе: Кого вы растите, господа?
Моя правота подтверждается известными фактами. Произведение создавалось в 1833-1834 годах, когда после отчисления из Московского университета летом 1832 года, М.Ю.Лермонтов поступил в Школу Гвардейских Прапорщиков и Кавалерийских Юнкеров и оставался в ней два «злополучных года», как он сам выражается. В Школе «не позволялось читать книг чисто-литературного содержания». После Московского университета, где «позвольте поцеловать ваши пальчики, сударыня», М.Ю.Лермонтов столкнулся в Школе с совсем другим контингентом, о чем и сочинил поэму «Петергофский праздник». Утверждают, что поэма была опубликована в школьном журнале. Но у меня есть аргументы, чтобы в этом усомниться. В период обучения в Школе М.Ю.Лермонтов сочинил еще одну поэму с матерщиной и непристойностями «Уланша», где повествуется о том, как уланы на марше в ночь постоя в Ижорке, прошли хором по Тане, за которой позднее закрепилось имя Уланша. Эта поэма не имеет нумерации строк. Дошедшая до нас нумерация строк в «Петергофском празднике» говорит о том, что произведение распространялось только в списках, которые могли вообще не содержать имени автора. Все понимали, что это Лермонтов — он был в то время один такой по всей России — но указания в списках своего авторства М.Ю.Лермонтов едва ли мог желать, поскольку произведение носило явный диссидентский характер. Общество Российской империи того времени было военизированным — служил весь господствующий класс. Используя непосредственное отображение половых отношений, Лермонтов сообщил нам, что в том обществе существовали серьезные морально-этические проблемы. Это моя формулировка. Сочиняя поэму, М.Ю.Лермонтов, возможно, не ставил перед собой художественную задачу именно в таком виде. Но получилось то, что получилось. Поэма оказалась также своеобразной местью М.Ю.Лермонтова Школе за два «злополучных года», которые он в ней провел.
Здесь стоит еще раз обратиться к заключению поэмы.
И ночью, в лагерь возвратясь,
В палатке дымной, меж друзьями,
Он рек, с колен счищая грязь:
«Блажен, кто не знаком с <*лядями>!
Блажен, кто под вечер в саду 155
Красотку добрую находит,
Дружится с ней, интригу сводит —
И плюхой платит за <*изду>!»
Бибиков не рассказал друзьям правды. Не рассказал, что погнался за *лядью, что *лядь оказалась настолько красивой, женственной, грудастой, заводной и эротически откровенной, что он не смог донести — обтрухался. Он не рассказал, что не заплатил, унизил несколькими способами и бросил её одну в потемках. Ведь рассказать такую правду стыдно. Он соврал, что «подружился с доброй красоткой», «свел с ней интригу», и «заплатил плюхой за *изду», выразив также общее своё недовольство *лядями. Он, вероятно, вообще ничего не стал бы рассказывать, но необходимо было как-то прокомментировать грязь на коленях. Принцип, выраженный в последней строке поэмы, он мог объявить друзьям лишь с заведомым расчетом на полный консенсус — такое поведение являлось, по-видимому, стереотипным в юнкерской среде. В настоящее время слово «блажен» не употребляется в обиходе и может показаться кому-то не совсем понятным. В данном контексте «блажен, кто...» значит «счастлив, кто...» , «хорошо тому, кто...», «повезло тому, кто...» Здесь Бибиков говорит в 3-м лице о себе — рассказывает, как он хорошо провел время, пока его дураки-товарищи несли наряд по охране порядка.
Таким образом, декламируя последние пять строк, следует поставить глубокие логические ударения на словах «не знаком», «добрую», «плюхой», поскольку здесь выражается следующая мысль: глупо платить за *блю, а лучше найти красотку, которой очень сильно самой приспичило *баться и в конце получить самому еще и удовольствие, дав ей пощечину. Какое удовольствие можно получить совершая над слабой, только что кончившей от тебя женщиной такое назидательное насилие? — это может быть непонятно иному читателю. Но М.Ю,Лермонтов знал, что это было понятно любому юнкеру — поэтому и Бибиков по этому вопросу в дальнейшие рассуждения не пускается.
Верность и безошибочность моего толкования идейно-тематическй фабулы произведения устанавливается тем, что в строке 147 — ровно за три строки до дачи героине пощечины — М.Ю.Лермонтов насмешливо называет Бибикова рыцарем.
Касательно имени героя Бибиков следует сказать, что это имя предположительное, поскольку оригинальное имя тоже было вымарано. Действительно, согласно архивной документации, существовал некий юнкер-кирасир Бибиков, а в размер стиха может поместиться только трехсложная фамилия с ударением на первом слоге, как у Бибикова. Но коли так, зачем её было вымарывать? — пусть бы себе оставалась, раз уж имя и так всем тогдашним читателям было уже все равно известно. Однако, сомнительно, что М.Ю.Лермонтов мог указать в качестве настолько одиозного героя одного из своих однокашников — для этого нужно глубоко презирать и сильно ненавидеть данного конкретного типа. Я предполагаю, что имя вымарали для потомков по требованию самого имяобладателя. Поскольку идея произведения, как мы сейчас уже понимаем, выходит далеко за стены Школы, в качестве имени М.Ю.Лермонтов мог выбрать имя одного из тогдашних высокопоставленных чиновников, ответственных за организацию и протекание учебного процесса в военных учебных учреждениях. Имя принадлежало, скажем, 50-летнему конкретному чиновному лицу, а собирательному герою «Петергофского праздника» было 20 лет. Явного совпадения нет, что обеспечивало автору некоторую неуязвимость, но читатели-современники могли в то же время самостоятельно совершить нужное отождествление. Это никак не мешало поэтической эстетике, но било прямо в цель. Я бы поступил именно так. Я считаю, что Бибиков, или тот, кто был первоначально указан, является обобщающим образом. Не мог один юнкер воплотить в себе столько *удизма! Ведь М.Ю.Лермонтов создал образ полного, 100%-го *удака, сплошного, без единого малейшего просвета. М.Ю.Лермонтову ничего не стоило точно и остроумно описать мундир юнкера Бибикова. Но он пишет:
(Не опишу его мундир, 40
Но лишь для ясности и в скобках
Скажу, что был он кирасир.)
Понятно, что для создания образа юнкера, кретина и негодяя, не имеет ровным счетом никакого значения кирасир ли он, улан ли, или учащийся какого другого факультета. Но М.Ю.Лермонтов здесь уконкретил, возможно, потому, что ему было известно, что имяобладатель получил свое военное образование именно на кирасирском факультете. «(Не опишу его мундир», потому что действительный мундир мог быть украшен и эполетами, и заслуженными орденами. Скобки, не только проставленные, но и упомянутые в тексте рядом со значением «для ясности», создают в действительности зыбкость намека и как бы выводят мундир из сюжетного течения. Назначение скобок — чтобы читатель споткнулся о них и задумался. Интересная и логичная теория, согласитесь. В пользу моей гипотезы говорит и то, что фамилия Бибиков несет в себе уменьшительный признак, что может являться реликтом первоначального имени героя поэмы. Например, войсковым учебным процессом мог заведовать возвышенный из кирасиров реальный генерал Бобров, в то время как в оригинале рукописи юнкер мог зваться Бобриков.
Встречается также академическое мнение, что в качестве имени по размеру и ритму подходит Лермонтов. Сидят же у нас по академиям такие тупицы! По сочинениям в школе были одни колы!
М.Ю.Лермонтов был юным и ему хотелось красоты, особенно после того, как он утратил её, покинув Московский университет. Если бы он остался в университетских стенах, не случилось бы того, что случилось. «Петергофский праздник» никогда не был бы написан. Дожив до седин и сочинив огромное количество литературных произведений мирового класса без единого нецензурного слова, М.Ю.Лермонтов, возможно, понял бы, что юнкер, офицер и пусть даже генерал — это прежде всего солдат. А солдат должен протыкать врагов, отрубать им головы, вынимать вражескую печень и не падать в обморок от её вида. Он бы понял, что запрет в Школе на любую литературу, кроме учебной военной, был глубоко продуманным решением, правильность которого подтверждалась на практике. За эту вдумчивость и был украшен мундир орденами. Просто, так Мир устроен! Проткнуть дерево гораздо труднее!
Невыясненным теперь осталось только одно обстоятельство, которое касается строки:
Стоит и чешет он муде. 46
Мне кажется, что строка 46. несмотря на то, что она поступила из академического издания, не обладает достаточным поэтическим совершенством на фоне других строк поэмы, которые доведены М.Ю.Лермонтовым до полного совершенства, — хотя бы потому, что из этой строки непонятно, что именно происходит. Если понимать строку 46 в её буквальном смысле, то лично я испытываю сомнение в реальности и действительности происходящего. Во-первых, если зачесались муде, их можно почесать, но беспрерывно в течение долгого времени чесать муде — это противоестественно. Во-вторых, почесать муде можно, демонстративно направляя этот преднамеренный жест кому-то, — так, как Бибиков это демонстративно сделал перед героиней в сцене разногласий по платежу в строке:
Он молча муде почесал 133
Но чесаться в присутствии толпы, у всех на виду — М.Ю.Лермонтов навряд ли мог такое сочинить, пусть, даже о Бибикове. Да и *лядь, едва ли бы стала цеплять такого мудака. Если же понимать строку 46 в переносном смысле: дескать, «чесал муде», то есть тянул, коротал время, ничего не делал — то и здесь как бы возникает вопрос: а что, собственно, он должен был делать? В-третьих, чесание муде перед героиней в строке 133 является на фоне строки 46 как бы повторяющимся эпизодом, что снижает плотность информации текста и недопустимо в высокой литературе. Поэтому я предполагаю, что строка 46 тоже была полностью вымарана высокой культурной комиссией вслед на строкой 26, — мы вскоре поймем, почему, — но позднее некто вписал на место вымаранной строки 46 свой собственный вариант, который и попал в академическое издание, благодаря чему и закрепился как оригинальный. В-четвертых, в строке 36 уже говорится:
У моста Бибиков стоял. 36
Ещё раз повторить, в строке 46, что Бибиков стоит — для М.Ю.Лермонтова такое повторение едва ли могло быть приемлемым. Поэтому я взял на себя смелость заменить академическую строку 46, в аутентичности которой я сильно сомневаюсь, другим вариантом:
Стоит он пасмурный и пьяный,
Устав бродить один везде,
С досадой глядя на фонтаны, 45
*уём скучая о *изде. +
«*уём мечтая о *изде» не подходит, поскольку слово «мечтал» уже встречается выше, в строке 38.
«*уём тоскуя по *изде» не подходит, поскольку о тоске, которую испытывал Бибиков, говорится ниже, в строке 59.
А вот о том, что Бибикову было очень скучно, нигде не говорится. Поэтому упомянуть полуприподнятый *уй повесы в качестве органа скуки во время несения наряда по охране общественного порядка — это, мне кажется, М.Ю.Лермонтову было бы в самый раз. В моем варианте содержится ошибка поскольку скучают просто так — без дополнения. Нельзя ни « чем-то скучать по чём-то (ком-то)», ни «чем-то скучать о чем-то (ком-то)» — что вообще неприемлемо в правильной речи. Тем более, что правильно говорить и писать не «*уём», а «*уем» с ударением на первый слог. Можно было бы строку 46 оформить и так:
Скучая *уем по *изде 46 ,
что было бы значительно правильнее.
Но, как сказал А.С.Пушкин еще раньше:
«Как уст румяных без улыбки,
Без грамматической ошибки
Я русской речи не люблю»
Не надо объяснять, что строка 46 была обречена на вымарывание.
Из тех же соображений я произвел незначительную замену в строке 145. Вместо академического:
Ты знай, я не балую дур:
Когда <е*у>, то par amour! [3]
Итак, тебе не заплачу я;
Но если ты простая <*лядь>,
То знай: за честь должна считать 145
Знакомство юнкерского <*уя>! —
я пишу свое улучшение:
Тогда за честь должна считать + 145
Знакомство юнкерского *уя!
Пришлось также восстановить точность строки 16, заменив
Жандармы, белые султаны, 16
на
Жандармов белые султаны, +
Именно это имелось ввиду, поскольку белый султан — это прямое перьевое украшение униформенного головного убора жандарма. В этом можно убедиться, посмотрев рисунки с изображением жандармов 19 века и старинные фотографии служащих жандармерии. Помимо униформенной украшательной функции, белый султан, возвышающийся над головой жандарма на высоту около четверти метра, делал присутствие жандармов более заметным, особенно в толпе, что было чрезвычайно важно, если одни из них звал товарищей на подмогу, особенно при слабом освещении.
Последним штрихом реставрации стала замена в строке 77 союза «И» на местоимение «Та»:
Та по дорожкам, по мостам, + 77
Здесь я привожу полную, отреставрированную мной поэму М.Ю.Лермонтова
Петергофский праздник
Кипит веселый Петергоф,
Толпа по улицам пестреет,
Печальный лагерь юнкеров
Приметно тихнет и пустеет.
Туман ложится по холмам, 5
Окрестность сумраком одета —
И вот к далеким небесам,
Как долгохвостая комета,
Летит сигнальная ракета.
Волшебно озарился сад, 10
Затейливо, разнообразно;
Толпа валит вперед, назад,
Толкается, зевает праздно.
Узоры радужных огней,
Дворец, жемчужные фонтаны, 15
Жандармов белые султаны, +
Корсеты дам, гербы ливрей,
Колеты кирасир мучные,
Лядунки, ментики златые,
Купчих парчевые платки, 20
Кинжалы, сабли, алебарды,
С гнилыми фруктами лотки,
Старухи, франты, казаки,
Глупцов чиновных бакенбарды,
Венгерки мелких штукарей 25
Витые локоны *лядей, +
Толпы приезжих иноземцев,
Татар, черкесов и армян,
Французов тощих, толстых немцев
И долговязых англичан — 30
В одну картину все сливалось
В аллеях тесных и густых
И сверху ярко освещалось
Огнями склянок расписных…
Гурьбу товарищей покинув, 35
У моста <Бибиков> [2] стоял
И, каску на глаза надвинув,
Как юнкер истинный, мечтал
О мягких ляшках, круглых <жопках>;
(Не опишу его мундир, 40
Но лишь для ясности и в скобках
Скажу, что был он кирасир.)
Стоит он пасмурный и пьяный,
Устав бродить один везде,
С досадой глядя на фонтаны, 45
*уём скучая о *изде. +
«<Е*ёна> мать! два года в школе,
А от роду — смешно сказать —
Лет двадцать мне и даже боле;
А не могу еще по воле 50
Сидеть в палатке иль гулять!
Нет, видишь, гонят как скотину!
Ступай-де в сад, да губ не дуй!
На <жопу> натяни лосину,
Сожми <муде> да стисни <*уй>! 55
Да осторожен будь дорогой:
Не опрокинь с <говном> лотка!
<*лядей> не щупай, <*урв> не трогай!
Мать их <распрое*и>! тоска!»
Умолк, поникнув головою. 60
Народ, шумя, толпится вкруг.
Вот кто-то легкою рукою
Его плеча коснулся вдруг;
За фалды дернул, тронул каску…
Повеса вздрогнул, изумлен: 65
Романа чудную завязку
Уж предугадывает он.
И, слыша вновь прикосновенье,
Он обернулся с быстротой,
И ухватил…. о восхищенье! 70
За титьку женскую рукой.
В плаще и в шляпке голубой,
Маня улыбкой сладострастной,
Пред ним хорошенькая <*лядь>;
Вдруг вырвалась, и ну бежать! 75
Он вслед за ней, но труд напрасный!
Та по дорожкам, по мостам, +
Легка, как мотылек воздушный,
Она кружится здесь и там;
То, удаляясь равнодушно, 80
Грозит насмешливым перстом,
То дразнит дерзким языком.
Вот углубилася в аллею;
Все чаще, глубже… он за нею;
Схватясь за кончик палаша, 85
Кричит: «постой, моя душа!»
Куда! красавица не слышит,
Она все далее бежит:
Высоко грудь младая дышит,
И шляпка на спине висит. 90
Вдруг оглянулась, оступилась,
В траве запуталась густой,
И с обнаженною <*издой>
Стремглав на землю повалилась.
А наш повеса тут как тут; 95
Как с неба, хлоп на девку прямо!
«Помилуйте! в вас тридцать пуд!
Как этак обращаться с дамой!
Пустите! что вы? ой!» — Молчать;
Смотри же, лихо как <е*ать>! — 100
Всё было тихо. Куст зеленый
Склонился мирно над четой.
Лежит на *ляди наш герой,
В гульф`е исходит *уй ядреный. +
Вдруг, грянул залп! Каскад огней! + 105
Вцепился в титьку он зубами,
«Да что вы, что вы?» — Ну скорей!
Дай, продеру промеж губами! +
*уй отъе*ёт тебя, курв`а, +
Достать который не зазорно. + 110
«Ах боже мой, какой задорный!
Пустите, мне домой пора!
Кто вам сказал, что я такая?»
— На лбу написано, что <*лядь>!
«Mon cher, начните же е*ать! + 115
Залупьте *уй, в *изду втыкая». +
И Бибиков от *урвьих слов +
Сказал: Эх *лядь! — и был готов. +
Под фейерверк, вскричав: «Мне мало!», +
Та, с платья малафьи собрав, + 120
Пять пальцев сладко облизала. +
И закатился взор прекрасный,
И к томной груди в этот миг
Она прижала сладострастно
Его угрюмый, красный лик. 125
— Скажи мне, как тебя зовут? —
«Маланьей.» — Ну, прощай, Малаша. —
«Куда ж?» — Да разве киснуть тут?
Болтать не любит братья ваша;
Еще в лесу не ночевал 130
Ни разу я. — «Да разве даром?»
Повесу обдало как варом,
Он молча <муде> почесал.
— Стыдись! — потом он молвил важно:
Ужели я красой продажной 135
Сию минуту обладал?
Нет, я не верю! — «Как не веришь?
Ах сукин сын, подлец, дурак!»
— Ну, тише! как спущу кулак,
Так у меня подол <обсерешь>! 140
Ты знай, я не балую дур:
Когда <е*у>, то par amour! [3]
Итак, тебе не заплачу я;
Но если ты простая <*лядь>,
Тогда за честь должна считать + 145
Знакомство юнкерского <*уя>! —
И приосанясь, рыцарь наш,
Насупив брови, покосился,
Под мышку молча взял палаш,
Дал ей пощечину — и скрылся. 150
И ночью, в лагерь возвратясь,
В палатке дымной, меж друзьями,
Он рек, с колен счищая грязь:
«Блажен, кто не знаком с <*лядями>!
Блажен, кто под вечер в саду 155
Красотку добрую находит,
Дружится с ней, интригу сводит —
И плюхой платит за <*изду>!»
1833 — 1834
Реставрация: март - апрель 2023
Продолжение: http://stihi.ru/2024/02/28/595