Помню, как в большую картонную коробку мама бережно укладывала ёлочные игрушки.
Мне казались волшебными эти разноцветные шары из тончайшего стекла, которое было сравнимо лишь с хрупким первым льдом, нежданно случающимся на октябрьских лужицах, и я понимал, как важно было, чтобы каждый, не сравнимый ни с чем (даже с подобными себе), шар был бережно укутан в нежно растянутую мамиными руками пожелтевшую, с мелкими щепками и какими-то крошками, старую вату.
Уже тогда появилась уверенность, что вата нужна именно для того, чтобы оберегать от повреждений и разрушения что-нибудь хрупкое, тонкое, и, иногда, даже живое.
Девочка была маленькой. Лет шести. Но она стояла меж тех, кто пришёл на защиту Лавры от беснующийся толпы, на равных, гордо подняв голову и бесстрашно глядя вперёд. Во взгляде её пылала суровая решимость не устрашиться гибели за правое дело, и, когда она пела:"Христо;с воскре;се из ме;ртвых, сме;ртию смерть попра;в", голос её искренним, праведным набатом возвышался над визгом и скрежетом вражьего сонмища, которое пыталось переорать, пересвистеть многоголосие живой молитвы сотен людей, собравшихся здесь в этот роковой час.
И тут я понял почему бесы так странно называют меня и таких, как я.
Прошу Господа, чтобы Он позволил моей душе истончиться в невесомое волокно, которое, вновь сплетясь над Киево-Печерской Лаврой, укрыло бы уютным, мягким, но прочным покрывалом эту славную девчушку и всех, кто стоит рядом с ней, отделив и спрятав их от врага.
Я хочу быть ватой.