Il prologo
Есть люди, кто при жизни испытал
Прохладное Её дыханье.
Хоть Смерти никогда я и не звал
Прошёл чрез это испытанье.
Теперь хочу лишь образ сохранить
И свои мысли о произошедшем.
Тут нечего ругать или хвалить
Лишь размышлять о сердце отошедшем.
I.
Раздался выстрел и пробил висок,
Окрасивши седые пряди,
И, пронесясь сквозь серый мозжечок,
Он, оглушая, рявкнул сзади.
И пало тело смертное его
Глухим хлопком в сырую глину.
Паденьем, продавивши глубоко
Её подобно желатину.
И знаешь ты, что твой погибший друг
Был рад бы выстрелу не в сердце,
Ведь на тот случай, вдруг убьют,
Он там хранил себя младенцем,
Младым озорником в рассвете сил,
Любовником и верным мужем.
Все годы, что прожил, кого любил,
Кого желал и с кем был дружен.
Он в сердце верно нёс свою любовь,
Не оставляя места злобе,
А лишь для нежности цветов и снов,
Которые дарил зазнобе.
Он не жалел ни тела, ни души,
В которую он слабо верил.
Писал, читал и в целом жил в ночи,
Которыми он жизнь измерил.
До мелочей, которые он знал,
Куда людей не подпускал он.
От осознания он и пострадал,
Которое всегда мешало.
II.
Доволен был бы твой погибший друг,
Что пуля в мозг попала, а не в сердце.
С любимой сохранил он перестук,
Не нарушая правила инерций.
Два сердца будут биться в тишине
Коротких снов, воспоминаний,
Как перья в сизом чайкином крыле
В морских ветрах негодований.
Паря под нежным светом янтаря
Златой луны в пустынном небе,
От глади моря, словно прикуря,
Крылами чайка бьет и трепет.
Немного брызгами их намочив
В соленой пене волн прибрежных,
Получат перья всех цветов отлив,
Сияя радужней, чем прежде.
И словно слёзы моря, соль с крыла
Струится на кудряшки пены.
Что, как его затылка седина,
Они ярки, белёсы, бренны.
И исчезают резко, впопыхах,
Затянутые большим чем-то.
Мы, как и он, хранить будем в сердцах
Ушедших серых два оттенка.
III.
Он канул в Лету, как античный Рим,
Но сохранится для нас твердью,
Холодным мрамором боготворим.
Хоть морем унесён он или Смертью.
Нам неподвластна смерть, морей стихия,
А Смерти даже это по плечу.
Отважный прохиндей, отбросив дисфорию,
Сизиф пошёл наперекор бородачу.
Однажды обмануть он Смерть решил,
За что богами был наказан.
Как странно... перед Смертью согрешил...
И труд Сизифов был заказан.
Скажите мне, с каких времён Смерть свята,
И боги не на нашей стороне?
Наверное, к народу жизнь предвзята,
Коль Бог и Смерть карают наравне.
Ну, и кому же нам теперь молиться
Стыдливо в темноте глухой ночи.
Лежит минора, крест и половица,
Хоть Нептуну молитвы заучи.
Мы будем все равно ходить под Смертью,
Оглядываться нервно на шумы.
Затянутые жизни круговертью
Не многие заметят, что мертвы.
IV.
Напомнит о кончине седина
И серебра в виски добавит.
Промнется снова глины рыжина,
Когда ещё раз выстрел грянет.
Быть может, ты теперь падешь о земь
Глухим хлопком, убитым телом.
И будешь ты, оплаканный никем, -
Планета не осиротела.
Для Смерти, даже Бога, ты никто,
Они не ценят наше тело:
Быть может, только лишь душой святой
(Ей наплевать, что ты застрелен)
Возможно их внимание привлечь.
Едва ли! Бабка надвое сказала.
Старуха Смерть, смахнув легко пыль с плеч,
Приступит к делу так без ритуала.
Схватив рукой костлявой косовище,
Как с посохом направится к тебе.
Косой не райский путь будет очищен,
А души женщин, стариков, детей.
И твою душу обрубив клинком,
Получишь статус ты переселенца.
Оставшись телом в бризе быть морском,
Согретым только жарким сердцем.
И будешь ты, как твой погибший друг,
Премного рад, что выстрел был не в сердце,
Если на случай, вдруг убьют,
Ты там хранил себя младенцем.
Младым озорником в рассвете сил,
Любовником и верным мужем.
Все годы, что прожил, кого любил,
Кого желал и с кем был дружен.
V.
Сияет фосфором воды морская гладь,
Луны сиянье отражая.
С холодной головы твоей седая прядь
Волны бурлящей пену оттеняет.
Природа подведет у берега черту,
Чтоб разделить на две стихии
Жизни и Смерти неземную чистоту,
Морей и суши силы внеземные.
Утащит твою душу Смерть в морскую даль,
А Бог предаст земле тугое тело.
Но волны шумно разобьют воды хрусталь
Об сердце, что так жарко пламенело.
На берегу, на стыке необузданных стихий,
Словно маяк горя для мира,
Пылает сердце средь перипетий,
Среди невзгод чумного пира.
И сердце ярче вдруг начнёт сиять,
Оттенками воды переливаясь.
Нет, не былое все вернуть пытаясь вспять,
А с небом лишь ночным переплетаясь.
И взмоется седою чайкой в небеса,
Стремясь к таким манящим звёздам.
Оставив позади и скалы, и леса,
Летя к сияющим на небе гнёздам,
Парить в бездонной выси чистой синевы
Среди других таких же чаек
В попытках рая отыскать клочок земли
Среди сердец погибших стаек.
Лишь изредка к земле спускается она,
Когда другой падет в сырую глину.
И душу унесёт прибрежная волна
Подальше от песков, в воды пучину.
Потом оплачут его горько небеса,
Срываясь громом без утайки.
И потому седыми крыльями трепя,
Так низко пред дождём летают чайки.