Улетают куда-то в далекий распад,
стаи птиц, упоенные зовом покоя.
Провожаю восход и встречаю закат,
не тревожась подчас одинокого воя.
Стороною кружится шальной листопад,
Не порядок внося в запоздалую осень.
Заунывно стоит опечаленный сад.
И я снова, как в детстве пошлёпаю босым.
Не расторгнутой клятвой скрепится любовь
с этой жизнью ещё непомерно капризной.
И по венам моим увядавшую кровь
осень будет теперь прогонять с укоризной.
И откроются двери забытых церквей.
Эта рана затянется видно не скоро.
И воспримут по-разному день Маковей,
когда станет кружить над распятием ворон.
Не скупясь, отчужденно, разлитая тишь
мимоходом сумеет меня одурманить,
а потом раздразнить, как голодную мышь,
одиночеством жизни усталую память.
Но оторваны гвозди и высушен хлеб,
и немного горька радость бешеной скачки.
И я так и не понял, когда я ослеп
от житейских тревог и от будней горячих.