Извращенец, или как я добывал себе ремень

 
Пожалуй, впервые я увидел живого извращенца в армии, когда мне было всего двадцать лет. Служить оставался еще год. Стояло жаркое среднеазиатское лето. Я только недавно вернулся в свою часть из командировки. Оказалось, что пока я ездил на Балтику, часть нашей роты отправилась на ликвидацию Чернобыльской аварии. Со всей страны, из разных военных округов перебрасывали из инженерных подразделений ребят на Украину. Наша рота была прикомандирована к учебному авиаполку, хотя изначально базировалась в одном из батальонов гвардейской мотострелковой дивизии, образованной осенью 1941 года, как и знаменитая Панфиловская, но к восьмидесятым годам уже носившей несколько странновато звучавшее наименование «учебной». И эта определение смущало порой новобранцев. А когда же собственно начнутся настоящие боевые будни? Сколько будем учиться, когда настоящее дело будет.
Вот новый начальник штаба, переведенный в наш батальон после командировки за Речку, да после контузии, хоть и был славным отцом-командиром, но все же его когнитивные особенности почему-то перестали маскировать своих церебральных тараканов. Точно так же, как и у не контуженного, но тоже побывавшего в сороковой армии нашего старшины. А тут целый Чернобыль грянул. Когда я узнал, вернувшись в роту, что половина моего отделения уже там, то как-то грустно стало. Сдал парадку старшине, получив от него свое старенькое хэбэ. «Нового, извини, нет, - развел руками старшина, - тебя же отправляли вроде бы насовсем в новую часть, а ты взял и вернулся. Так что, если бы ты приехал на неделю раньше, то получил бы новый комплект обмундирования. А так у нас пополнение случилось. В твоем хэбэ сейчас салага из Чечни ходит».
Наш худощавый и немного стукнутый после боевой командировки старшина сам был чеченом. Из местных, переселенных в Казахстан в 1943 году. На вид спокойный, но случись что, мог в одиночку, и даже без оружия окоротить целый взвод автоматчиков-губарей, и не отдать им на растерзание своего солдата. Настоящий джигит.
Надо отметить, что хэбэ – гимнастерку и галифе из хлопчатобумажной ткани нам выдавали по нормам снабжения СА раз в год. Так же, как и кирзовые сапоги. Мне пришлось натянуть свою старую хэбуху, выбеленную до цвета соли на беспощадном среднеазиатском солнце за предшествующий год, да влезть в свои же растоптанные сапоги, с не раз чиненными ротным умельцем подметками и подбитыми, щегольски скошенными по-ковбойски каблуками. А вот ремень мой старый, настоящий кожаный, куда-то пропал из каптерки. Кто-то увел, резонно полагая, что мне он уже не понадобится. Старшина покачал головой, дал на время салабонский ремешок из кожзама. И в таком виде я потопал к соседям-летунам, в первую эскадрилью, где у меня были кореша-меломаны.
Один из них, Толян, сержант из Свердловска, как раз вернулся из двухнедельного отпуска домой. Привез магнитофонные бобины с горячей новинкой того лета – альбомом немецкой группы Модерн Токинг. «Здорово, бродяга! - приветствовал меня он, - не ожидал тебя вновь увидеть. Какими судьбами снова в наших краях?». «Да вот вернулся. А наших половину на Чернобыль услали. И как мне без своих тут дослуживать. Тоже хочу рапорт подать комбату». Толян присвистнул: «Ты чё, паря, тебя стоячка замучила, хочешь на вечный полшестого по доброй воле попасть?». «Да ладно тебе, у них же защитные костюмы и техника безопасности». «Ага, щас, - рассмеялся Толян, - свежо питание, но серится с трудом. Ты как будто только призвался. Все еще наивно веришь в разные сказки?». Тут он вспомнил о традициях гостеприимства, повел меня в каптерку, поставил чайник, достал печенья, сгущенки, конфет. И стал хвастаться новинками танцевальной музыки, которую привез с гражданки.
«Фу, попса! – скривился я, услышав первые аккорды и зажигательный дискотечный ритм барабанов Модерн Токинг, - а что-нибудь из хардешника или металла не привез, Толян?». Тот только руками развел. «Откуда же я знал, что ты вернешься? Тебя же вроде на совсем перевели под Питер. Вот и не взял для тебя ничего, что ты любишь».
Ладно, это не беда. Мне бы только хороший ремень найти, а то неудобно в душарском, из кожзама ходить. А новый купить в солдатском чипке – денег ни копья. Он дорогой был, рубля три с полтиной, если помню точно те цены. Но и тут Толян, который мог, в принципе, достать любую вещь, оказался мне не помощник. Лишнего кожаного ни у кого в его эскадрилье не нашлось. А одолжить мне деньги до получки Толик тоже не мог, сам только что приехал из отпуска, все спустил дома, и на последние бабки вообще накупил пленок с модной музыкой – Аманду Лир, голландский дуэт Мэйвуд, Чингисхана и Модерн Токинг. Солдатские дискотеки в мое время не отличались ни нон-конформизмом, ни рок-н-ролльностью. Топтались кирзачами на танцплощадке исключительно под западную попсу или отечественные ВИА, вроде Самоцветов, Голубых гитар, ансамбля Стаса Намина, или Ариэль. Впрочем, Толик подкинул дельную мысль, сходить ночью в самоволку в ближайший станционный поселок при железной дороге. Там у одного казаха, который недавно сам отслужил в этом авиаполку и вернулся домой, можно разжиться кожаным ремнем. Адрес и имя свежего дембеля Толян написал мне на клочке бумаги из тетради для политзанятий. На том и попрощались. Он ушел в клуб паять светомузыку для дискотеки, а я понуро возвратился в свою роту, все еще опоясанный ненавистным ремнем из кожзаменителя, который был мне совсем не по статусу.
Ночью, после отбоя, когда дежурный выключил свет в казарме, а старшина еще не ушел и что-то копошился у себя в каптерке, я потихоньку выскользнул наружу, да скорым шагом потопал по выжженной степи в сторону железки. Три километра до самой станции, и еще минут двадцать на поплутание и поиск нужного дома, где жил знакомый Толяна – Бакытбек. Постучался в калитку. Во дворе залаял пес. В соседних отозвались дружным гавканьем его мохнатые собратья. В сенях зажегся свет, и на улицу вышел скуластый парень моих лет. Коротко стриженный, с еще не выветрившейся армейской выправкой. «Вам кого?» – неприветливо спросил он. «Я от Толяна из первой эскадрильи, по делу». Хозяин дома расплылся в улыбке. «Заходи, дорогой, гостем будешь!». Еще больше он обрадовался уже внутри, когда мы познакомились и он узнал, что я родом из Баку. «Ты из Баку, бакыхан, а я Бакытбек, можно сказать, тезки!»
Дом у Бакытбека был маленьким, убранство довольно аскетичным. Кроме него в домике жили пожилая мама и юная жена с младенцем сыном. Женщины, несмотря на поздний час, шустро собрали на стол. Точнее, на пол дастаркан – низенький столик с угощением. Пили крепкий черный чай, хрумкая колотым сахаром, уютно расположившись на подушках вокруг дастаркана. Бедновато жил недавний солдат, единственный кормилец в семье. Я потом не раз захаживал к ним в гости, всякий раз принося из части тушенку – непременно говядину, еще рыбные консервы и печенье. А хозяева на стол всякий раз выставляли одни лишь непременные макароны, заправленные маргарином, да местный хлеб, пополам из пшеничной и ржаной муки. У нас в Баку такой хлеб звали – серым, а в Средней Азии – полубелым. Вот и вся еда, которую могли себе позволить в семье, где работал только один мужчина.
В тот первый мой визит к Бакытбеку мне-таки удалось заполучить у него кожаный ремень. С кокетливо выгнутой бляхой, надраенной пастой гои до зеркального блеска. Дембельский ремень, новехонький. Мне даже не удобно стало брать из рук Бакытбека столь шикарный подарок. «Ведь это же память о службе! Не жалко, Бакытбек?». Он лишь беспечно махнул рукой. «У меня сейчас другие заботы – семью прокормить. Сам-то я тракторист, а тут с работой не густо. Вакансий в совхозе нет, все места заняты, а другой профессии у меня нету». Несмотря на то, что отблагодарить своего благодетеля мне тогда было нечем, но Бакытбек даже и слушать не захотел мои заверения о том, что попозже я обязательно принесу ему деньги за ремень. «Успокойся, - сказал он, - ты солдат, и я солдат, все мы должны помогать друг другу».
Когда возвращался часа в два ночи к себе в часть, то ужасно хотелось спать. Я вообще-то жаворонок. И для меня бодрствовать всегда было легче – вторую половину ночи, если первую можно поспать. Тиха среднеазиатская ночь. Украинская нервно курит в сторонке. На безлунном небе не было ни одной звездочки. Плотная пелена туч идеально замаскировала наши степные раздолья. И в этой глуши было так темно, что хоть глаз выколи, и никакие приборы ночного видения не помогли бы. Шел буквально на ощупь. Добрался до рва где-то примерно на середине пути от станции до части. Это была тянущаяся с километр канава глубиной метра два и шириной метра три. Выкопанная для прокладки каких-то местных коммуникаций. Я шел вдоль рва, радуясь тому, что уже полпути пройдено и я не потерялся в степи, а иду верной дорогой.
Вдруг обратил внимание, что на противоположной стороне рва меня преследует какая-то тень. В условиях почти полной невидимости я не мог разобрать, кто же этот нежданный спутник, что идет параллельно моему курсу. Стоило мне сбавить ход, и он тоже замедлял шаги. Остановлюсь, и он стоит. Тронусь вперед, и он возобновлял путь. Наконец я не выдержал, надоели эти игры в догонялки. Остановился и громко спросил в ночи: «Чего тебе надо?». Незнакомец что-то промычал невнятное. «Не слышу, повтори громче, что тебе от меня надобно?», - спросил я, начиная злиться. И тут он ответил внятно. «Хочешь любви?». Я был ошарашен. «Какой еще любви?». Он чуть помедлил, словно стесняясь и ответил: «Ну какая между мужчин любовь бывает…».
«Разрази меня гром! – почему-то по книжному вырвалось у меня это пиратское выражение, - да ты пидор?! – скорее утвердительно, чем вопросительно отреагировал я на предложение незнакомца, - иди ты на ..й!». И потопал себе дальше. Он продолжил, крадучись, следовать за мной, но теперь непрестанно тараторил, умоляющим тоном. «Ты солдат, и я недавно отслужил. Ты к Бакытбеку сейчас приходил, а он таких, как я не любит. А мне это очень надо. Я совсем уже не могу без этого. Все, что хочешь для тебя сделаю!».
Я ускорил шаг. Было тошно и невыносимо слушать этот жалкий голос, его просительную интонацию. Чувство брезгливости уже грозило тошнотой. А он все преследовал меня и просил помочь. «Ну не хочешь сам, как придешь в казарму, спроси у дежурного, может он меня захочет? Только кавказцев не зови, они жестокие!».
Я расхохотался. «Кавказцев? Да я сам с Кавказа. Не боишься?». Парень, чьего лица мне было не видать, чуть замедлил шаг. Но после непродолжительной паузы ответил: «Нет, ты не похож на кавказца, у тебя русский акцент». Мне уже надоело все это. И я снова послал его подальше. А тут уже показались огоньки нашей казармы. И здесь он наконец-то отстал от меня.
Когда я дошел до здания, на крылечке курил, чтобы не заснуть мой приятель Потап. Обоих своих дневальных он отбил. Хотя по уставу они могли спать по очереди, по четыре часа. Но Потап был добрым дежурным. Я тоже, когда дежурил, отбивал своих молодых, и сам стоял на часах всю ночь. В теплое время года на крылечке посиживал, а в холодное в ленинской комнате, тихонечко слушал радио. Вкратце обсказав Потапу, кого встретил по дороге, поржал над возможным визитом педераста к нашей казарме, посоветовал товарищу быть бдительным и поспешил прилечь на свою койку. Время было уже около трех часов. В шесть утра подъем. Надо было хоть немного отдохнуть.
Через несколько дней один из моих земляков, высокий здоровяк Сулейман, который как раз дежурил в те сутки, утром на завтраке рассказал, что «ночью к казарме приходил пидараз».
«И что ты с ним сделал? Он же кавказцев до ужаса боится». Сулик хмыкнул. «Дал ему пару раз по башке, он на колени и свалился, давай плакать, как баба». Я посмотрел на его пудовые кулаки и сразу представил кузнечный молот и наковальню, в которую превратилась несчастная голова этого педика. «Ну дал ты ему по балде, и…». Сулик равнодушно пожал плечами. «А сикимяки, - грязно выругался он по-азербайджански, - мне по херу. Дал ему поджопник и вытолкал вон с нашей территории. Вот еще гнойный гётвяран тут будет ходить среди нас, онун анасыны си...м», - закончил он рассказ об изгнании изголодавшегося извращенца, добавив про то, что он сделал бы с его матерью…
 Это случилось в то самое лето, когда наши ребята заливали бетоном разрушенные блоки Чернобыльской АЭС.