Ночь, лишь отблеск пламени тревожит тьму,
Вырываются языки огня из священной ямы,
Освещают они бронзовую статую Баал-Хаммона.
Стоит у края ямы великий бог Карфагена,
Над горящими углями протянуты руки.
В белых одеждах стоят жрецы вокруг,
Раздаются печальные звуки тамбуринов и флейт,
Непрерывно извлекают их музыканты.
В стороне от жрецов у ямы мальчик стоит,
Сюда, на тофет, привели с собою его родители.
Принесли они на руках младенца,
Это их младший, он родился совсем недавно.
Завернут младенец в красную ткань,
Связаны у него ремнями руки и ноги,
Удивление застыло в широко раскрытых глазах.
Нежно прижимает к себе мать младенца,
Смотрит в последний раз на него,
А потом дитя отдаёт жрецу.
Полководец-отец уводит рыдающую жену,
Уходят следом члены семьи,
Остаётся лишь семилетний мальчик,
Не оторвать ему взгляда от страшной картины.
Жрец подносит к краю ямы младенца,
В поклоне сгибается перед бронзовым идолом,
А потом перерезает младенцу горло,
Лишь одним движением железного лезвия.
Хорошо умели это делать жрецы,
Сотни лет оттачивалось это умение.
Кладёт жрец младенца на руки идола
И соскальзывает он в пылающий зев печи.
Зазвучали тамбурины и флейты громче,
Колеблется, словно в трансе, ритмично толпа,
Наблюдает она за принесением жертвы великому богу.
Жертвоприношение длится всю ночь,
Пока восходящее солнце не разгонит ночную тьму,
Вволю наелся к рассвету металлический бог.
Полны слёз глаза семилетнего мальчика,
Не понять ему, зачем убивают детей?
Навсегда запомнит он страшную эту картину.
Но годы пройдут, Ганнибал полководцем станет
И будет сам искренне верить в богов,
Жертвоприношения станет сам совершать.