Эта история началась для меня поздней весной 1983 года. Именно той весной Родина –мать вручила мне бесплатный проездной, отпечатанный на дрянной серой бумаге, использование которого привело к железным воротам с изображением стилизованных якоря и красной звезды. Причем эти ворота находились на самом краю страны в непосредственной близости от славного города Владивостока. Но я хочу рассказать не о приключениях и злоключениях, связанных с прохождением срочной службы в составе Тихоокеанского флота, хотя и они заслуживают своего изложения, пусть и искаженного временем и моим крайне субъективным восприятием. Здесь расскажу лишь о том, что полугодовое пребыванием в учебном подразделении несомненно обогатило мой жизненный опыт знакомством и общением с многими неординарными персонажами, самым выдающимся из которых на мой взгляд был Белашов Иван Игоревич – сержант командир отделения, которое в учебке почему-то называлось взводом. Нельзя сказать, что Белашов был исключительным явлением для вооруженных сил СССР, но согласитесь , не так уж много среди сержантского и старшинского состава было лиц с высшем образованием , с указанной в военном билете специальностью «артист театра и кино». Внешне, да и по свойствам характера , Белашов напоминал английского киноперсонажа Вустера в исполнении Хью Лори из сериала 90-х годов «Дживс и Вустер». Белашову глубоко чужды были дедовщина и муштра в отношении вверенного ему личного состава. Он обучил нас худо-бедно заправлять коечки, как подогнать и носить флотскую форму , по команде сбиваться в подобие строя , соблюдать писаную да и неписанную воинские иерархии. Обучение хождению строем он перепоручил командиру соседнего отделения сержанту - чечену Айбышеву, а сам занимался более приятным для себя времяпрепровождением.
Я забыл сказать, что большинство матросов в отделении, и я в том числе , были студентами, призванными по окончанию первого курса самых различных вузов.
Через самое непродолжительное время Белашов обнаружил, что его окружает врученная ему судьбой благодарная аудитория, которая не только слышит , но и слушает его россказни о владивостокских владениях Мельпомены, в которых, с его слов ,он занимал не последнее место. Аудитория понимает смысл его речей, их иронию и в большинстве случаев к месту отвечает ему дружным, но вполне осмысленным ржанием. Я считаю, что мне и моим спутникам по первым месяцам службы повезло, что вместе тупых приколов дедовщины, дембельских «сказочек» и прочей придури, довелось прослушать пусть и минимизированный курс лекций об основах сценической и актерской деятельности, о тех приёмах, которыми актеры и режиссеры раскрываю образы персонажей и сюжетные линии в театральных и кино постановках. Согласитесь, не каждому так везло в начале срочной службы. Но пока это всё о Дальнем Востоке, Приморье и Тихом океане.
Отслужив, я восстановился в университете, окончил его и совсем ещё молодым человеком начал работать районным судьёй в родном городке в одной из многочисленных национальных республик Поволжья.
Наш городок повторяет в себе черты многих глубоко провинциальных районных центров России. Он появился в годы предвоенной индустриализации . Вырос и окреп в годы войны. Пережил культ личности, оттепель, застой, тихо перебродил в перестройку и так же тихо начал доходить с начала девяностых , к времени которых и относится эта часть моего повествования.
Как всякий приличный город мой Паланск ( назовём его так) был укомплектован таким неотделимым признаком города как городские сумасшедшие. Кстати , сейчас - во втором десятилетии двадцать первого века в Паланске нет таких ярких всем известных персонажей и пока это «свято место» пустует. Может я в этом не прав, но не хочу никого обидеть и не хочу кому-то польстить. Так вот, в начале девяностых штат городских сумасшедших был заполнен личностями яркими, непохожими друг на друга, разными по возрасту, полу и амплуа. Сейчас я не буду описывать Филю, встречавшего гостей нашего города на вокзале в полной генеральской форме, Колю-автобусника , катавшегося на маршрутных автобусах, Вову-сопливого, жившего в городской бане, двух слегка глухонемых братьев , Валю Серебровскую страстную любительницу кинематографа, не пропускавшую ни одного фильма. Несомненно, трагокомические судьбы этих людей достойны описания каждая по себе, но сейчас я хочу рассказать не о них.
Итак, её звали Нинка. Не Нина, а именно Нинка. Среди городских коллег, неполный список которых я привёл выше, она занимала почётное место куратора правоохранительных органов.
Представьте себе женщину очень небольшого роста, неопределенного возраста. Маленькое сморщенное лицо с впалым ртом, дико накрашенным губной помадой каждый раз нового цвета. Одевалась Нинка в обноски, презентуемые ей городскими дамами. А так как прежние владелицы нарядов значительно отличались от неё объёмами и ростами, выглядела она весьма экстравагантно. В лучших её нарядах она напоминала Жанну Агузарову.
Нинка была бомжом. Она была где-то прописана, получала пенсию по инвалидности, но своего угла у неё не было. Периодически она сожительствовала с какими-то потертыми мужичками, вела какое-то примитивное хозяйство. Даже пыталась огородничать. Однажды на территории районного суда, в саду она обустроила какие-то грядки. Засадила их луком, какой-то рассадой, но на этом её агрономические потуги оборвались. Грядки заросли без ухода, их затянули крапива и одуванчики. Лишь плеть тыквы как-то весело вилась по забору, к осени вывесила пару некрупных плодов, которые так и висели на сетчатом ограждении всю осень и часть зимы.
Нинкиной страстью, её увлечением было участие в работе милиции, суда и прокуратуры. Она разносила повестки, постукивала операм о событиях, происходивших в городских кутках. Иногда она даже выступала в уголовных делах в качестве свидетеля. Несмотря на её психиатрический учёт, давала чёткие последовательные показания, подтверждаемые другими доказательствами.
В моём рабочем кабинете она появлялась в обязательном порядке два раза в месяц – в дни аванса и зарплаты. С достоинством оплачиваемого работника она получала мелочь, причитавшуюся к моему жалованию, за что делилась со мной сплетнями и событиями из жизни районного отдела милиции и прокуратуры.
Однажды, я не помню по какому поводу, я сказал ей, что служил в Владивостоке. Узнав об этом, Нинка сразу оживилась и поведала мне, что много лет назад она жила во Владивостоке, даже пела там со сцены Дома моряков. Мне стало интересно и я поощрил рассказчицу банкнотой незначительного номинала. Шекспир писал, что все перипетии жизни укладываются в 6 сюжетов. Наверное, и нинкина история подпадает в эти трафареты . Рассказ её сводился к тому, что она жила во Владивостоке. У неё был муж – работник Владивостокского порта, была дочь. Нинка работала официанткой в Доме моряка, где по совместительству пела со сцены. Муж её ревновал, т.к. она была хороша и не испытывала недостатка внимания со стороны почитателей её певческого дарования. Она развелась , стала пить. У неё умерла дочь. Обо всём этом Нинка рассказывала быстро, почти невнятно. Видно, что о плохом в жизни ей не хотелось ни вспоминать, ни рассказывать, Она рассказала, что каким-то образом обменяла владивостокскую квартиру на квартиру в Паланске, так как здесь она родилась. Переехала , но пить не бросила, загуляла . Милиция стала к ней цепляться, выносить ей всякие предупреждения , обязывала трудоустроиться. Может быть, всё и обошлось бы малой кровью, но на Нинкину беду её квартирка кому-то приглянулась. В результате Нинка получила год за тунеядство. Её по суду признали утратившей права на жилое помещение . Освободившись, Нинка вернулась в город . Отсутствие жилья не прибавило ей оптимизма и Нинка докатилась до психушки.
Оборвав рассказ, Нинка долго смотрела в окно. Уходя из кабинета, она оглянулась и криво улыбаясь нелепо накрашенным ртом, пропела:
Уходит в даль широкая дорога .
Окутал сопки утренний туман.
И снова бухта Золотого рога
Нас провожает в Тихий океан.
Через пару лет Нинки не стала. Она замерзла пьяная в Новогодние праздники. Её похоронила милиции. Несколько лет я замечал её могилку без ограды и креста. Но потом её затоптали, она заросла травой, как когда- то Нинкины грядки. Рядом с ней, а может и прямо на ней появилась чьё-то захоронение. Когда я бываю на кладбище, я иногда кладу на место нинкиной могилы веточку или полевой цветок.
Почти случайно я через социальные сети связался со своим флотским приятелем – Иваном Белашовым. Теперь это признанный мэтр одного из Владивостокских театров - Мастер сцены. Во время общения с ним по сети, я прочел куплет, когда-то пропетый Нинкой. Белашов мне сказал, что это куплет гимна приморского рыболовного флота. Раньше эта музыка была позывными радиостанции, извещавшей, где находятся суда рыболовецкой флотилии, где работал его отец.
Уходит в даль широкая дорога…