За окном: обнажённое древо,
дня на гибель идущего склон;
бойкой полночью – смуглою девой –
похищаемый красный дракон...
мир, который дыханьем навязан,
ты несёшь пустоте на алтарь.
Замер стражником тьмы одноглазым,
выгнув крепкую шею, фонарь.
Вновь улыбкой кривой отвечая
жизни, ставшей подобием дна,
ты без умысла кругом печали
прозябаешь в квадрате окна.
Под широкими крыльями смерти
в оперении дней и ночей –
мир пылится в плену круговерти,
точно хлам, абсолютно ничей.
Мир, с твоим подоконником пыльным,
с темнотою вселенной в глазах,
идентичен подрезанным крыльям,
каковым недоступен размах.
И стоишь тет-а-тет с пустотою,
словно с верной невестой жених,
дабы вечно якшаться не с тою…
с той, которая – не для живых.
Так сидит она в скомканной тоге
одеяла, что выйдя за грань,
раздвигает костлявые ноги,
простирает иссохшую длань.
Ты, пленённый бесплотною тенью.
Полночь. Света фонарного мёд.
К жениху пустоты, к сожаленью,
может статься, и смерть не придёт.