Джон Китс. Ода греческой вазе
Дочь Вечности, ты девственную тишь
Вмещаешь, словно немоту веков;
Историей, как ветром, шелестишь
В резной листве невянущих венков.
Каким легендам тень дает листва?
Тень вязов Темпе, аркадийских рощ?
Кто это – люди или божества?
Кто девы эти? Что их гонит прочь?
Чей пыл преследует? Догнал! Борьба! Экстаз!
И бубен бьет, и дик свирели глас!
Мелодии неслышной красота
Превыше той, что достигает слуха.
Играй, свирель, чтоб камня немота
Рождала звук на тонких струнах духа!
О, юноша, ты не устанешь петь
Под вечной, несменяемой листвою
Жар близких уст, но не запечатлеть
Тебе там поцелуя своеволье!
Ах, не горюй! Невянуще нежна
Твоя любимая, и навсегда – верна!
Счастлив певец: мелодии несложность
Не истощит извечной новизны,
И счастлив ветви шум и невозможность
Сказать «Прощай!» и выйти из весны.
Еще счастливее любовь, сама любовь!
С ее теплом и светом золотым,
Безмерно выше похоти любой,
Из тех, что сердце делают пустым,
Горячим лоб, гортань – сухой до дна.
Здесь у любви иные письмена.
Кто те, что жаждут жертву принести?
Суровый жрец, к какому алтарю
Телицу приказал ты отвести,
Мычащую на рыжую зарю?
Чей городок в излучине реки,
Или над морем, или в круге гор
На той заре разбужен? Чьи шаги
Звучали, удаляясь, где с тех пор
Жрецы и жители? Где чернь и знать?
Никто не скажет. Некому сказать.
О форма Аттики! Отточенность черты!
Героев, дев – по кругу череда
Сквозь мраморные травы и кусты,
Сквозь трещинами легшие года.
Поверхность Вечности, ты дразнишь глубиной
Холодных дум. Вселенной пастораль!
С иными бедами настанет век иной,
Ты, друг людей, уставшую мораль
Утешишь, если скажешь: «Красота
Есть истин – всех! – суммарная черта!»
Ode on a Grecian Urn
By Jon Keats
Thou still unravish'd bride of quietness,
Thou foster-child of silence and slow time,
Sylvan historian, who canst thus express
A flowery tale more sweetly than our rhyme:
What leaf-fring'd legend haunts about thy shape
Of deities or mortals, or of both,
In Tempe or the dales of Arcady?
What men or gods are these? What maidens loth?
What mad pursuit? What struggle to escape?
What pipes and timbrels? What wild ecstasy?
Heard melodies are sweet, but those unheard
Are sweeter; therefore, ye soft pipes, play on;
Not to the sensual ear, but, more endear'd,
Pipe to the spirit ditties of no tone:
Fair youth, beneath the trees, thou canst not leave
Thy song, nor ever can those trees be bare;
Bold Lover, never, never canst thou kiss,
Though winning near the goal yet, do not grieve;
She cannot fade, though thou hast not thy bliss,
For ever wilt thou love, and she be fair!
Ah, happy, happy boughs! that cannot shed
Your leaves, nor ever bid the Spring adieu;
And, happy melodist, unwearied,
For ever piping songs for ever new;
More happy love! more happy, happy love!
For ever warm and still to be enjoy'd,
For ever panting, and for ever young;
All breathing human passion far above,
That leaves a heart high-sorrowful and cloy'd,
A burning forehead, and a parching tongue.
Who are these coming to the sacrifice?
To what green altar, O mysterious priest,
Lead'st thou that heifer lowing at the skies,
And all her silken flanks with garlands drest?
What little town by river or sea shore,
Or mountain-built with peaceful citadel,
Is emptied of this folk, this pious morn?
And, little town, thy streets for evermore
Will silent be; and not a soul to tell
Why thou art desolate, can e'er return.
O Attic shape! Fair attitude! with brede
Of marble men and maidens overwrought,
With forest branches and the trodden weed;
Thou, silent form, dost tease us out of thought
As doth eternity: Cold Pastoral!
When old age shall this generation waste,
Thou shalt remain, in midst of other woe
Than ours, a friend to man, to whom thou say'st,
"Beauty is truth, truth beauty,—that is all
Ye know on earth, and all ye need to know."