Громкоговоритель, прикрученный на самом верху металлоконструкции, орал громко, с противными искажениями:
"Не знали мы, что потеряем вновь друг друга
В самый первый день весны.
И я не знал, - не мог представить на мгновенье -
Что чужими вдруг снова станем мы..."
Песня разбередила далёкие и сладкие воспоминания юных лет. Захотелось лечь и передохнуть. Он шёл уже три с половиной часа, сгибаясь под тяжестью ящика с пенициллином. Болезненно ныла травма головы: вчера вышибал подпорки из под нефтяной вышки и слегка переусердствовал. Ещё покалывало в брюхе, - то ли гастрит, переходящий в язву, то ли наоборот, как говорил знакомый лопарь.
Остальное тело он уже давно не чувствовал. Мелькали далёкие огоньки, в небе
завывал ветер, донося обрывки речи, но только задом наперёд. Под снегом что-то ворошилось и проваливалось вместе с ним...
Пошёл уже пятый час пути, и он вдруг с ужасом понял, что забыл - зачем и куда он идёт. А шёл он с Кольского п-ва на материк. Было очень холодно, а на трассе стало ещё и скользко. Там его и убили. А что вы хотели? Он же был старый, больной лось.
* * *
Упала зебра с высоты.
Защитой не прикрыты рёбра;
Полосок изогнув черты,
Из зебры сразу стала зЁброй.
Колючки ёжик обломал
Под скрип корней и елей скрежет,
Каким- то сразу новым стал, -
Ну, вроде тот же, только - Ежик
Кто снизу смотрит криво вверх,
И вместо неба видит нёбо,
И кашель душит, а не смех, -
Всё потому, что он - ушлёпок
Кто рвёт и комкает мечты,
Свернувшись склизкою улиткой, -
Тот не достоин высоты,
И не даёт другим попытки.
Но наблюдали мы не раз,
Вдруг поперхнувшись кашлем долгим, -
Что память, стёртая у нас,
Ежу и Зебре въелась в рёбра.