И стоит помнить, что эти вот голоса,
что продолжат звучать и потом, что заполнят собой
периметр будущего –
будут голосами тех, кто уцелел.
Именно тех, кто уцелел.
Потом будет музыка. Будут писаться стихи.
Много стихов будет о невозможности
поэзии после газовых камер, о неуместности
литературы в залах судебных заседаний.
Но продолжится музыка и продолжится литература.
Напишут её те, кто уцелел.
И читать будут те, кто уцелел.
Те, кто получит возможность любить.
Или не любить.
О смерти трудно свидетельствовать,
когда сидишь с ней на соседних
полках плацкарта. Мешает запах
горелой кожи. Мешает отсутствие
у ней дыхания.
Поэтому по-настоящему говорить о ней
начнут после того, как она сойдет на ночной
безымянной станции.
Говорить будут разное.
Ведь и слышали от неё разное.
Память станет водить нас, как ведьма
в тумане, бросать нас в ямы и воронки,
сделает нас беспомощными в нашем желании
говорить от имени тех, кто остался в живых.
Стыд сделает наши голоса высокими,
неточными, непонятными.
Гнев будет мешать нам слушать
ангельское пение весенней поры.
Но и в самые печальные дни
кружи надо мной –
птица доверия.
И в самые глухие времена,
среди шума и оцепенения,
будь со мной, речь –
речь сомнения,
речь утешения,
речь благодарности.
10.04.2023
(Перевод с украинского)