АРИНУ РОДИОНОВНУ ПРИДУМАЛ АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ
1
Когда Александр Сергеевич Пушкин отправлялся в мае 1820 года в командировку в Кишинев от Министерства иностранных дел, в котором служил после окончания Царскосельского лицея, он наверняка не знал, что к тому времени уже был специальным проектом самого императора Александра Первого. И исходя из этой гипотезы можно сказать, что эта его командировка была настоящим заговором против юного поэта, и действующими лицами в нем были император и Василий Андреевич Жуковский, главный покровитель и защитник Пушкина. Хотя кроме Жуковского в защитниках поэта от высылки его в Сибирь числятся и Петр Вяземский с Александром Тургеневым, и историк Николай Карамзин, и главный библиотекарь России А.Н. Оленин, и поэт и переводчик Николай Гнедич. С ним Пушкин познакомился в послелицейские годы и встречался в салонах А. Н. Оленина и А. А. Шаховского, на заседаниях «Зеленой лампы» и в петербургских литературных и артистических кругах. Когда весной 1820 года над Пушкиным нависла угроза ссылки за антиправительственные стихотворения, Гнедич, по свидетельству мемуариста, «с заплаканными глазами» отправился к влиятельному А. Н. Оленину с просьбой заступиться перед властями за молодого поэта, не подозревая, что и Оленин участвовал в заговоре.
В годы южной ссылки Пушкин переписывался с Гнедичем по издательским и литературным делам и доверил ему издание «Руслана и Людмилы» (1820) и «Кавказского пленника» (1822). В ответ на стихотворное обращение Гнедича Пушкин приветствовал своего товарища по перу дружеским посланием «В стране, где Юлией венчанный...».
Ты, коему судьба дала
И смелый ум и дух высокий,
И важным песням обрекла,
Отраде жизни одинокой...
Твой глас достиг уединенья,
Где я сокрылся от гоненья
Ханжи и гордого глупца,
И вновь он оживил певца...
2
«Ханжа» и «гордый глупец» - это Александр Первый по определению поэта, который, продолжая обличать неугодного ему властителя, не мог предположить в силу своей юношеской неопытности и неосведомленности о том, в какой странный переплет (и это – не каламбур) он попал. Время правления Александра Первого было не только временем победы России над Наполеоном, но и временем исторических попыток изменить жизнь в стране крепостного права, ступить на путь свободы и прогресса. Александр со своими единомышленниками разработал программу преобразований, но война и противостояние аристократов не позволили ее осуществить. Также Александр продолжил дело своей бабушки, Екатерины Второй, по созданию национальной идеологии страны-победительницы. Вот это ему в большой степени удалось. И именно Пушкину предстояло занять особое место в этой программе императора.
Эта программа была, как принято говорить, совершенно секретной. Она напрямую затрагивала вопросы национальной безопасности, связанные с историей страны еще в дорюриковские времена, и затем во время строительства Рюриком языческой империи – второго - языческого – Рима. И это происходило на территории будущего государства Древняя Русь в то время, когда в Европе уже почти тысячу лет существовало христианство. Рюрик был слишком стар и правил менее двадцати лет. После него через сто лет Русь стала христианской страной, но с особым статусом византийского православия, что идеологически отделяло страну от Европы. К сожалению, потомок Рюрика Ярослав Мудрый, зараженный европейским просвещением, доверился его обладателям – европейским правителям – настолько, что породнил всю свою многочисленную семью с королями и герцогами. Дети Ярослава уехали жить и рожать своих детей в Европу, принимали католицизм, забывали родину и лишь желали разорвать ее на куски, каждый для себя. Начались войны, а затем пришла и большая беда на целых двести с лишним лет – монгольское нашествие.
Русский народ его пережил, землю и веру свою сохранил, да, видно, рюриковичам доверия больше уже не было. Началась новая кровавая бойня – Смута – за смену династии на русском троне. На него в 1614 году взошли Романовы. Но Петр Первый, сам Романов, решил и эту династию сменить. Он использовал тот же метод, что и Ярослав Мудрый, радикально сменив династическую политику, ориентированную на Европу. Первым в этом петровском эксперименте стал его сын Алексей, которого он официально женил на иностранке. Но за пять лет до этого Петр Первый привел в царскую семью таинственную иностранку Марту Скавронскую, на которой затем тайно женился, а в 1724 году короновал как русскую императрицу. И если сыну Алексея Петровича, Петру Второму, немецкому принцу по крови, не удалось править на русском троне, то правнук Петра Великого – Петр Третий, сын его дочери Анны, уже положил начало правления в России династии Гольштейн- Готторпских.
Даже зная, как яростно Петр Первый воевал с русским православием в лице церкви и священников, наверняка мало кто догадывается сегодня, что этот знаменитый русский император был идолопоклонником и поклонялся языческому богу Одину, постоянно принимая его образ в виде простолюдина в простой шапке, плаще и с посохом в руках. И эту шапку и посох разыскали для Александра Первого в Екатеринославе те, кому он поручил в начале 19 века разыскивать древние артефакты русского язычества.
Одним из таких специалистов был А.Н. Оленин, директор государственной Петербургской библиотеки, член российской Академии наук. Он находил и исследовал многие артефакты, изучал доклады ученых о жизни и быте русских крестьян в годы правления Александра Первого. И вот какой неожиданный вывод сделал: язычество из России никуда не уходило, оно, как и в древние времена, укоренено в быту и в сознании русского народа. Доказательством тому служили тщательно сохраняемые языческие традиции в крестьянском быту, языковые приметы, песни и сказания. То есть, если формально все были православными, крещенными в церкви и подчинявшимися ее законам, то в душе русский крестьянин оставался по-прежнему язычником.
Возможно, император, мечтавший о коренных переменах в жизни своего народа и всей страны, понял, что на пути к ним будут стоять не только помещики и аристократы, но и сами крестьяне, составляющие основное население. Оказывается, оно было гораздо дальше от европейского прогресса, чем мог себе предположить русский император, впитавший либеральные идеи Запада. Может быть, тогда он и понял, что к свободе народ нужно вести не только путем смены государственного управления, но и народной идеологии, которая в России не менялась на протяжении тысячи лет!
Вполне вероятно, что в начале 19 века в каких-то глубинных тайниках монархического правления страны и возник совершенно секретный проект по смене идеологического курса, направленный на новые духовные ориентиры. И если был такой, то он ничуть по важности не уступал реформам Петра Великого и политико-экономической программе Сперанского.
3
Что же задумал Александр Первый? Сделать крестьянскую быль … сказкой! То есть, найти такие поэтические таланты, которые могли бы заворожить и очаровать народ красотами сказочного язычества его истории. Да, Александр не собирался заново заставлять крестьян сечь Перуна и топить его в реках и озерах, он хотел соблазнить народ сказкой, уважающей и прославляющей его языческое прошлое. Но сказкой, а не верой в идолов.
Это было время, когда крестьянам разрешили изготовлять и продавать на ярмарках глиняные свистульки для детских забав, а не тайных обрядов, ученые собирали крестьянские старинные песни о древних героях, подобных европейским рыцарям, и издавали их в книжках.
Вот в это время в 1807 году поэт и переводчик Н.И. Гнедич (1784–1833) приступил к главному делу своей жизни — полному стихотворному переводу «Илиады». С древнегреческим языком и «Илиадой» Гомера он познакомился ещё ребёнком и заболел ею раз и навсегда, мечтая перевести эти звучные, торжественные строки на русский язык.
Намерение Николая Гнедича поддержал Н.А. Крылов и добился для него места библиотекаря Санкт-Петербургской публичной библиотеки. А затем царствующий дом выделил Гнедичу специальный пенсион на осуществление перевода «Илиады».
Русское общество проявило живейший интерес к работе Гнедича. О нём говорили и в литературных кружках и в светских салонах. А.С. Пушкин мгновенно отреагировал в «Литературной газете» в 1829 году:
«Наконец вышел в свет так давно и так нетерпеливо ожиданный перевод Илиады! Когда писатели, избалованные минутными успехами, большею частью устремились на блестящие безделки, когда талант чуждается труда, а мода пренебрегает образцами величавой древности, когда поэзия не есть благоговейное служение, но токмо легкомысленное занятие: с чувством глубоким уважения и благодарности взираем на поэта, посвятившего гордо лучшие годы жизни исключительному труду, бескорыстным вдохновениям и совершению единого, высокого подвига. Русская Илиада перед нами. Приступаем к её изучению, дабы со временем отдать отчёт нашим читателям о книге, долженствующей иметь столь важное значение на отечественную словесность».
Гнедича нашел все тот же Оленин и окружил его заботой и помощью в его работе над «Илиадой». Между прочим, пожизненную пенсию для нее выделила сестра Александра Первого, герцогиня Веймарская Екатерина Павловна, которая покровительствовала Гейне и Шиллеру, являясь правительницей Веймара.
Но зачем в России вдруг понадобился перевод древнегреческой гомеровской «Илиады»? А это, скорее всего, был императорский подход к языческим чаяниям народа из самого далекого далека – из глубин мировой истории, в которой, как к тому времени стало уже известно, не последнюю роль играли славяне, будущие создатели дорюриковской и рюриковской древней Руси. Как выяснялось, они были причастны и к строительству древнего Рима, придя сюда из рухнувшей империи хеттов.
Гомер пел свои песни в «Илиаде» и «Одиссее» о временах Троянской войны, которая была в 12-13 веках до нашей эры, на рубеже величайшей катастрофы бронзовой цивилизации, ее падения. Это легендарный древнегреческий поэт-сказитель, создатель эпических поэм «Илиада» (древнейшего памятника европейской литературы) и «Одиссея». Жизнь датируется VIII—VII вв. до н. э. (иногда IX в. до н. э.), однако историчность всё же не бесспорна. Предположительно, был аэдом (профессиональным исполнителем эпических поэм в классической Греции).
Примерно половина найденных древнегреческих литературных папирусов — отрывки из сочинений Гомера. Пер¬вым вос¬пи¬та¬те¬лем эл¬ли¬нов называл Гомера Платон. О жизни и личности его достоверно ничего не известно. Ясно, однако, что «Илиада» и «Одиссея» были созданы значительно позже описываемых в них событий, раньше VI века до н. э., когда достоверно зафиксировано их существование. Хронологический период, в котором локализует жизнь Гомера современная наука, — приблизительно VIII век до н. э. Другие древние источники говорят, что он жил во времена Троянской войны. На данный момент существует несколько дат рождения и доказательств к ним.
Место рождения Гомера неизвестно. Согласно эпиграмме Геллия, за право называться его родиной в античной традиции спорили семь городов: Смирна, Хиос, Колофон, Саламин, Родос, Аргос, Афины, а вариации этой эпиграммы называют ещё Киму, Пилос и Итаку. Как сообщают Геродот и Павсаний, умер Гомер на острове Иосе архипелага Киклады. Вероятно, «Илиада» и «Одиссея» были сложены на малоазийском побережье Греции, заселённом ионийскими племенами, или на одном из прилегающих островов. Впрочем, гомеровский диалект не даёт точных сведений о племенной принадлежности Гомера, так как представляет собой сочетание ионийского и эолийского диалектов древнегреческого языка. Существует предположение, что его диалект представляет собой одну из форм поэтического койнэ, сформировавшегося задолго до предполагаемого времени жизни Гомера. Традиционно Гомер изображается слепцом.
Интересно, что заказал собрать эти песни и составить из них целостные произведения тиран Афин Писистрат (или его сын Гиппарх). Эта так называемая «писистратова редакция» была нужна, чтобы упорядочить исполнение «Илиады» и «Одиссеи» на Панафинеях. Панафине;и, Панафинейские игры — самые крупные религиозно-политические празднества в античных Афинах, проводившиеся в честь покровительницы города богини Афины.
4
По версии Псевдо-Аполлодора, празднество известное, как «Панафинеи» учредил царь Эрихтоний (Эрехтей I). Для участия в этих празднествах в Аттику прибыл критский царевич Андрогей, погибший после игр. Андрогей был сыном царя Крита Миноса, а его матерью античные авторы называют либо дочь Гелиоса Пасифаю, либо дочь Астерия Крету. Братьями Андрогея были Катрей, Главк и Девкалион, сёстрами — Ариадна и Федра. В мифологической традиции Андрогей упоминается главным образом в связи со своей гибелью, которая имела серьёзные последствия для Крита и для Афин. Царевич, «храбрейший борец», отправился в континентальную Грецию, чтобы принять участие в Панафинейских состязаниях, и там всех победил; о последовавших за этим событиях источники рассказывают по-разному[2].
Согласно Диодору Сицилийскому, в Афинах Андрогей подружился с сыновьями Палланта, врагами местного царя Эгея, и последний решил его погубить. Когда Андрогей отправился в Фивы, у Энои в Аттике он был убит местными жителями, выполнявшими приказ царя. По версии Псевдо-Аполлодора и Павсания, Эгей отправил Андрогея охотиться на Марафонского быка, и тот погиб на этой охоте. Альтернативный источник Псевдо-Аполлодора сообщает вслед за Диодором о гибели критского царевича на пути в Фивы, на праздник в честь царя Лаия, но на этот раз убийцы — завистники из числа участников состязаний. Согласно Первому ватиканскому мифографу, Андрогей был убит некими афинянами и мегарцами, «составившими заговор».
В любом случае, по мнению Миноса, виновниками гибели Андрогея были афиняне. Царь осадил Афины, а поскольку взять их не смог, попросил богов покарать убийц. В результате Аттика начала страдать от засухи, голода и чумы. Афинянам пришлось согласиться на выплату Криту тяжёлой дани: отныне каждый год или каждые девять лет семеро юношей и семь девушек отправлялись в критский Лабиринт, где становились жертвами Минотавра. Это продолжалось, пока не свершил свой подвиг сын Эгея Тесей.
Согласно Гарпократиону эти игры ранее назывались «Афинеи», а Тесей, объединив аттические поселения в единое государство, дал празднику новое название — «Панафинеи», то есть «праздник для всех афинян». Вместе с тем, Плутарх сообщал, что игры учредил Тесей, и они задумывались, как общее празднество с жертвоприношениями. Тесе;й или Тезе;й — персонаж греческой мифологии, центральная фигура аттического мифологического цикла. Трезенская царевна Эфра из рода Пелопидов родила Тесея сразу от двух отцов — земного (царя Афин Эгея) и божественного (морского бога Посейдона). С детства этот герой отличался храбростью и силой. Возмужав, Тесей проделал путь до Афин, в пути победив множество чудовищ и злодеев (в том числе разбойника Прокруста). Узнанный земным отцом, он отправился на Крит, где благодаря помощи царевны Ариадны убил чудовище по имени Минотавр, жившее в Кносском лабиринте. На обратном пути Тесей оставил Ариадну на одном из островов. Подплывая к Аттике, он забыл поменять чёрный парус на своём корабле на белый; из-за этого Эгей покончил с собой от горя, и Тесей стал царём Афин. В этом качестве он организовал синойкизм — разрозненные аттические общины объединились под его властью в рамках афинского полиса.
Когда Тесею было уже 50 лет, он совместно с другом Пирифоем похитил юную Елену, чтобы сделать её своей женой. Потом друзья отправились в царство мёртвых за Персефоной для Пирифоя, но там оказались прикованы к скалам. Через несколько лет Тесея освободил Геракл. Тесей не смог вернуться к власти в Афинах и оказался на Скиросе, царь которого Ликомед столкнул его со скалы.
В историческую эпоху Тесей стал одним из самых популярных мифологических персонажей Эллады и символом афинской государственности. В Афинах по крайней мере с 470-х годов до н. э. существовал его культ. Мифы о Тесее стали источником сюжета для множества произведений изобразительного искусства Греции и Рима, для ряда трагедий (в том числе Эсхила, Софокла, Еврипида, Сенеки).
Панафинеи проводились Большие и Малые. Малые Панафинеи проводились ежегодно, а Большие, отличавшиеся большей продолжительностью, — один раз в четыре года, в третий олимпийский год. Открытие Панафиней начиналось с ночных танцев, музыкальных и театральных представлений и факельных шествий. На второй день, перед началом состязаний, происходило торжественное шествие афинян с Агоры на Акрополь. Его возглавляли самые авторитетные граждане и благородные женщины, которые несли праздничные священные корзины. Люди несли роскошные одежды, сотканные самыми благочестивыми девушками, к статуе Афины в храме Эрехтейоне, и само это шествие было одним из важнейших для культа Афины. Во время этого же шествия совершалось жертвоприношение.
После шествия следовали различные состязания: с 566 г. до н. э. — гимнические и со времён Перикла — музыкальные агоны. Музыкальные состязания, открывавшие празднества, проводились в Одеоне.
От десяти афинских фил выбиралось десять судей Панафинейских игр — агонотетов, или атлотетов. Награду победителю состязания составляли венок из ветвей освящённого оливкового дерева и большие красивые глиняные кувшины — так называемые панафинейские амфоры, наполненные святым маслом.
Кульминацией Панафиней была праздничная процессия, в которой участвовали не только все граждане Афин независимо от пола и возраста, но и поражённые в правах жители Афин и метэки. Во главе процессии двигалась специальная повозка — так называемый панафинейский корабль — с расшитым одеянием богини Афины шафранового цвета, которое для каждого празднества Панафиней ткали и шили женщины Аттики. После шествия афиняне совершали ритуал жертвоприношения — гекатомбу, за которым следовало совместное застолье, завершавшее программу Панафиней.
5
Панафинейские игры помогали древним властителям в государственном управлении, в частности, в объединении регионов под единой властью. Как видим, тиран Писистрат придавал этим играм (а в ходе их – чтению религиозно-исторических трагедий Гомера) особое значение в своем стремлении расширить власть над регионами, создать из них единое государство Афины. Именно в ходе Панафиней 514 г. до н. э. Гармодий и Аристогитон, получившие впоследствии прозвище тираноубийц, совершили неудачную попытку покушения на афинских тиранов Гиппия и Гиппарха, сына Писистрата.
Писистрат происходил из знатной семьи, родственной древним афинским царям. Между 565 и 560 годами до н. э. командовал афинскими войсками в афино-мегарской войне и нанёс мегарянам ряд поражений. В политической жизни Писистрат начинал свою карьеру в рядах сторонников Солона. Позднее создал свою региональную политическую группировку диакриев.
Писистрат материально помогал крестьянам, обеспечивал заработок городской бедноте, проводил протекционистскую политику по отношению к торгово-ремесленным слоям и наладил хорошие отношения с аристократами. Опираясь на возросшее богатство Афин, приступил к проведению активной внешней политики, целью которой было распространение влияния афинского полиса во всей Греции (можно представить, как русский император Александр Первый находил в себе сходство с «продвинутым» тираном Писистратом, заказывая перевод «Илиады» Гомера Гнедичу). При Писистрате в Афинах был введён ряд новых культов и празднеств. Он стремился сделать Афины крупным религиозным центром.
Влияние гомеровских поэм «Илиада» и «Одиссея» на древних греков сопоставляют с Библией для евреев. Сложившаяся к концу классической эпохи система образования в Древней Греции была построена на изучении поэм Гомера. Они заучивались частично или даже полностью, по её темам устраивались декламации и т. д. Эта система была заимствована Римом, где место Гомера с I в. н. э. занял Вергилий. Как отмечает Маргалит Финкельберг, римлянами, которые видели в себе потомков побеждённых троянцев, гомеровские поэмы были отвергнуты, следствием чего стало то, что они, продолжая сохранять свой канонический статус на грекоязычном Востоке, для латинского Запада были потеряны вплоть до эпохи Возрождения.
И вот в начале 19 века мечтающий о больших реформах в России император Александр Первый проявил интерес к мировому язычеству в виде античной литературы и пожелал, чтобы в стране народу стали доступны произведения сказочного Гомера на русском языке. К большой и сложной работе были привлеченный лучшие умы и таланты , но первым «государственным» автором-переводчиком все же стал никому не известный поэт Николай Гнедич, которого с Гомером «роднила» кривизна – во время оспы у него вытек один глаз. О чем Пушкин не преминул написать в одной из своих эпиграмм, не зная еще, что и ему отведена своя роль в русской «гомериаде». В этом был особенно заинтересован Василий Жуковский, который и сам писал сказки, и находил людей, годных на роль новых русских сказочников. Он даже привлек к этой работе свою племянницу Анну Зонтаг, которая во время пребывания Пушкина в Кишиневе, проживала с мужем в Николаеве и перекладывала библейские истории для детей.
Понимал ли кто-нибудь из окружающих, почему так старательно опекает молодого поэта Василий Жуковский? А он увидел в Пушкине, в его литературном слове, основу важного проекта Александра Первого «народной» идеологии для страны – сделать языческую русскую быль волшебной сказкой и навсегда избавить народ от стойкой исторической иллюзии счастья, ожидаемого от Перуна и Мокоши.
Технически задача этого проекта выглядела так: Пушкин должен был прийти к народу и забрать у него легендарное прошлое, переложить его на волшебный язык сказки и вернуть народу уже в виде этой сказки. Собственно, такую подмену и сделал Гомер, превратив божественные истории в литературные трагедии, когда уже трудно разобрать, где реальные герои, а где боги. В конце концов весь мир стал изучать свою историю по «Илиаде» и «Одиссее» Гомера. И говоря о событиях времен Троянской войны, даже ученые называют какие-то даты, упоминая при этом приключения Зевса как с богами, так и с вполне историческими личностями.
Жуковский, вероятно, задумал сделать из Пушкина русского Гомера. И ему это удалось с первой же сказки «Руслан и Людмила», в создании которой он принимал активнейшее участие. Возможно, стремясь полностью погрузить юное дарование в «строительство» задуманной Александром Первым волшебной страны для народа, Жуковский стремился удалить поэта от петербургской жизни, поселить его в романтическом краю на юге, рядом с морем, и таким образом он стал невольным участником «заговора» против поэта, отправленного царем в кишиневскую командировку. А в это время изданием первой великой русской сказки о древних временах занялся Николай Гнедич, трудившийся над переводом «Илиады» Гомера. Как видим, сказочный проект несся в своем русле по двум направлениям – античности и русского национального язычества. Да, крестьяне в России не получили воли от Александра Первого, но они получили великолепную сказку о своей жизни, о своей героической истории, где «русский дух, где Русью пахнет».
6
Но в этом проекте потребовалось продумать одну важную деталь – его народность. То есть, был нужен автор русской сказки, и это должен быть сам народ. Надо сказать, сами Романовы ( а семья императора активно участвовала в проекте, судя по спонсорским вложениям в перевод «Илиады») искали такого автора. И едва не провалила его, найдя некоего Федора Никифоровича Слепушкина из Ярославской губернии.
Он родился в 1783 году в деревне Малое Мочино Понгиловской волости Романовского уезда Ярославской губернии крепостным Е. В. Новосильцевой, урождённой графини Орловой. Судя по тому, чьим крепостным он был, и «сказочные» обстоятельства, в которых пребывала семья фаворита Екатерины Второй Григория Орлова, этот поэт «из народа», обладавший к тому же очень красивой внешностью, явился в рамках проекта Александра Первого не случайно. Наверняка Романовы подыскивали «своего» среди своих. Очень близкого и верного. Возможно, он даже и не был поэтом ни на минуту, но разве это остановило бы императора – таких стихов, как у Слепушкина, ему кто угодно мог бы написать. Главное – нашлась достойная фигура крестьянского «героя»! И Александр, а затем и его брат Николай Павлович так носились с ним, что вот-вот могли провались собственный могучий национальный проект, если бы не были настороже высокие профессионалы рядом – Жуковский, Оленин, Гнедич, Вяземский и Тургенев. Между прочим, рюрикович Вяземский и сам был не прочь занять это почетное место и упражнялся в поэзии, потому, наверное, и не любил Пушкина и ставил ему палки в колеса всю жизнь, так что Александр Сергеевич, повзрослев, писал о нем, в том числе: «уж и не знаю, кто друг мне…»
Вернемся к Слепушкину. С семьей, которая им владела, была связана кроме знаменитого фаворитизма братьев Орловых, еще одна громкая и весьма печальная история.
В 1799 году графиня Орлова вышла замуж за отвергнутого ранее жениха графини Паниной, бригадира Дмитрия Александровича Новосильцева, который часто гостил в доме Орловых. Но семейная жизнь её не была счастливой. По отзывам графа Г. В. Орлова, их новый родственник возбудил всех против себя своей вспыльчивостью и заносчивостью, с ним было «невозможно ужиться никакому существу, хотя бы с ангельским характером». Прожив всего год с мужем, имевшим постороннюю привязанность, Екатерина Владимировна разъехалась с ним и всецело отдалась воспитанию единственного сына, Владимира, мало показываясь в свете, а у себя принимая только нескольких католических патеров и друга, графа Де Местра. Сын подавал большие надежды: хорошо учился, «блистал в обществе, играл хорошо на гобое, изящно танцевал и ловко бился на рапирах; будучи очень высокого роста, как все внуки Орловых, он превосходил их всех красотой».
Несмотря на то, что родители почти не были вместе, Владимир одинаково с сыновней почтительностью относился и к отцу, и к матери, которая его обожала. Екатерина Владимировна в своей материнской гордости и «орловской» спеси мечтала о блестящей невесте для своего сына. Но к её негодованию Владимир решил жениться на бедной и незнатной девице Черновой. Все свои усилия Екатерина Новосильцева приложила на препятствование этому браку. Она всячески затягивала дело, притворно хорошо относясь к семейству Черновых, в то же время говоря другим: «Могу ли я согласиться, чтобы мой сын, Новосильцев, женился на какой-нибудь Черновой, да ещё вдобавок и Пахомовне. Никогда этому не бывать!» Своим упорным сопротивлением ей удалось достигнуть того, что Владимир взял назад своё обещание жениться. Но не в её власти оказалось предотвратить последовавшую катастрофу.
Оскорблённый брат невесты вызвал Владимира на поединок. Новосильцева оповестила об этом главнокомандующего в Москве, графа Остен-Сакена, приказавшего отцу Чернова, бывшему у него подчинённым, прекратить дело. Но было поздно, трагическая дуэль на смертельных условиях уже состоялась, оба дуэлянта были смертельно ранены. Приехав в Петербург, Екатерина Владимировна ещё застала своего сына живым, но все усилия врачей, во главе с известным придворным доктором Арендтом, которому было обещано 1000 рублей (примерно миллион «на наши» деньги –Т.Щ.) за выздоровление сына, оказались тщетными. 14 сентября 1825 года Владимир Новосильцев скончался.
Похоронив сына в Новоспасском монастыре, и построив церковь на месте ранения сына, она предавалась молитвам и благотворительности, не снимая более никогда траура. Кроме церкви и бедных она никого не посещала, сначала поселившись около Новоспасского монастыря, затем запершись в своем доме на Страстном бульваре. Митрополиту Филарету, которого она очень уважала, она говорила: «Я убийца моего сына, помолитесь, владыко, чтобы я скорей умерла».
Позднее Екатерина Новосильцева переехала в имение отца, где и ухаживала за ним до конца его дней. В 1835 году, спустя десять лет после смерти сына, она овдовела. Её благотворительность распространялась даже на внебрачных детей мужа. До конца жизни она оставалась покровительницей сирот и бедных, принимала деятельное участие в трудах дамского благотворительного комитета, объезжала бедных, и устраивала для них бесплатные квартиры.
Последняя из рода Орловых, Екатерина Владимировна, скончалась 31 октября 1849 года. Все её огромное состояние перешло к сыну сестры Владимиру Петровичу Давыдову, вместе с фамилией и графским титулом Орловых.
Что же касается дуэли Новосильцева и оскорбленного брата его несостоявшейся невесты Чернышова, то она наделала много шуму в обеих столицах и стала громким политическим событием, вызвав в среде молодежи протесты против социальной несправедливости.
Вернемся к Слепушкину. Это фамильное прозвище происходит от его деда Семёна, ослепшего под старость. До 9 лет он жил в родной деревне, где научился под руководством отца грамоте. Когда умер его отец, а оставленное небольшое состояние присвоил себе его опекун, Фёдор был отвезён в Москву и отдан в сидельцы в лавочку съестных припасов. Уже в эти детские годы, по словам товарищей Слепушкина, он обнаруживал исключительную способность к остроумной весёлости; кроме того, чуть ли не с 6 лет проявил склонность и способность к рисованию: рисовал избушки, мельницы и птичек, причём красками ему служили уголь, черника и малина. В 1799 году ( в шестнадцатилетнем возрасте) помещица Новосильцева ( в год своей свадьбы) почему-то вернула юного красавца в деревню и определила в работники на ветряную мельницу.
В 1803 году (в двадцать лет) Слепушкин женился на дочери мельника, перейдя по примеру тестя в старообрядчество. Переселившись с тремя полтинами вместе с тестем в Петербург, Слепушкин сначала торговал на улице варёной грушей, потом, набрав денег, открыл мелочную лавочку близ Александро-Невской лавры. Но она не оказалась выгодной, и тогда смелый, вечно добрый и весёлый Фёдор Никофорович решается отправиться к немцам в Новосаратовскую слободу: снять там лавку и заняться торгом. Держась правил честной торговли, он приобрёл среди немцев большое доверие, а потому дела его здесь настолько поправились, что он вскоре мог вызвать свою семью из деревни. Стал заниматься ещё лодочным перевозом через Неву. В это время перешёл опять в православие. Живя в немецкой слободе, Фёдор Никофорович несколько обучился немецкому языку, а главное, увидел жизнь более культурную, чем та, которую он видел в русской деревне, жизнь, в которой он совсем не встречал нищеты, а лишь достаток, чистоту и порядок.
В 1812 году Слепушкин переселился в Рыбацкую слободу, продолжая заниматься теми же промыслами. В часы досуга он рисовал, много читал и сочинял стихи. В 1820 году Слепушкин потерял жену, оставившую ему семерых детей; по этому поводу было создано первое его законченное стихотворение — «Похороны жены поселянина» (1821):
Несчастный земледел! подруги ты лишился,
И осмерых она оставила сирот. —
Потеря велика! кто мать для них найдет?
Кто друга возвратит, с которым ты простился?
Уныние в дому, — тоска во всей семье;
Плачь, крик у всех тогда по матери родимой,
Которую должны сокрыть в сырой земле,
И горьки слезы лишь над хладною могилой!
Приходит пастырь душ: отраду он несет,
Печальных он лучом надежды утешает,
Что в небесах венец всех добрых ожидает,
И что душа летит почить от всех сует!
Последний долг свершив по общему обряду,
Соседы и родня усопшую несут, —
К отцам и братиям в смиренную ограду
В дом вечный, на покой с рыданием кладут!
Дубовый древний храм, с высокой колокольней
К селенью в стороне по близости стоял.
Березник молодой шумел в стране окольной,
Зеленый дикий мох верьх кровли покрывал.
Там сосны старые, березы, вязы, ели, —
С густыми ветвями стояли средь могил,
Там крылись вороны, там гнезда их чернели;
Их перелетный шум — прохожего страшил!
Могильные кресты над спящими телами,
Стояли, так как лес; и о субботних днях,
Родство спешит туда с горячими слезами,
Приходит на помин, и плачет на гробах.
Это было время, когда в свет вышла поэма Пушкина «Руслан и Людмила», а Романовы прикидывали, кого все-таки сделать героем своего нового национального идеологического проекта – красавца-крепостного из народа или потомка африканца Абрама Ганнибала и цареубийцы Федора Пушкина? В таких размышлениях был, конечно, свой смысл. Но творческое «соревнование» все-таки не давало никаких шансов Слепушкину
7
Но он все-таки старался и не бросал поэзии. Вскоре снова женился — на крестьянке Рыбацкой слободы. Когда он писал стихи, она их распевала, чтобы помочь не знающему правил стихосложения поэту определить ритм. О Стихотворца из народа узнал издатель «Отечественных записок» П. П. Свиньин. Он посетил дом Слепушкина, послушал его стихи и 1822 году напечатал в своём журнале три его басни, написанные в подражание И. А. Крылову, — «Лев и Волк», «Бык и Комар», «Лев, Барс, Собака, Осёл и Козлы», сопроводив их похвальной статьёй. Свиньин всячески поощрял Фёдора Никифоровича не бросать поэтических опытов и тот с еще большим жаром обратился к поэзии. Поддержка со стороны была необходима тем более, что односельчане осуждали поэта за его художественные занятия. Слепушкин даже пишет по этому поводу стихотворение, и в нём он как бы признаёт неважность поэтических занятий, так как говорит, что для литературы отрывает часы не от торгового дела, а от сна; но в то же время искренно заявляет, что не может не разделять свою мечту с бумагой, не передать в стихотворении того, что ощущает в своём сердце. Кроме Свиньина, Фёдору Никифоровичу оказывали особенную помощь Ф. Н. Глинка, Б. М. Фёдоров и отчасти сам А. С. Пушкин. Кроме стихосложения Слепушкин активно рисовал — делал копии, а также писал с натуры портреты окружающих: жены и детей, соседей, приказчиков, знатных людей.
Свиньин посоветовал крестьянину, в подражание английскому поэту Роберту Блумфилду, писать только с натуры, изображать только те предметы, которые у него постоянно перед глазами, и тот задался мыслью стихотворно описать жизнь русского поселянина со дня его рождения до кончины. В 1826 году ( в год освобождения Пушкина из михайловской ссылки) вышел первый том стихотворений Слепушкина, посвящённых преимущественно описанию сельского быта, под названием «Досуги сельского жителя. Стихотворения русского крестьянина Фёдора Слепушкина»; к книге прилагался автопортрет поэта. Она имела большой успех; Академия наук присудила ему золотую медаль в 50 червонцев с надписью: «приносящему пользу русскому слову». Слепушкина представили императору Николаю Павловичу, который подарил ему почётный кафтан, шитый золотом, и императрице Марии Фёдоровне, которая подарила ему золотые часы. Через некоторое время после этого познакомился с поэтом и Пушкин, под влиянием которого Фёдор Никифорович написал стихотворение «Конь и домовой»:
С зарею конюх поседелый
Всегда ходил к своим коням,
Бросал на них свой взор веселый
И называл по именам.
Как друг, у всех он побывает,
Глядит, спокойно ль конь стоит,
Погладит, гриву расплетает,
Водою свежею поит.
Опять вечернею порою
К коням любимым он ходил
И, радуясь на них душою,
Судьбу свою благодарил.
Однажды скучен пробудился,—
Быть может, видел сон худой,—
К своим ретивым торопился...
Там смотрит, конь его гнедой
Стоит невесело при сене,
И пар клубился из ноздрей,
И гривой встряхивал своей,
Весь был в поту, в кровавой пене.
И примечает; каждым днем
Его конь день от дня худеет,
Ночной лежал не тронут корм.
Старик душой коня жалеет.
А молодец, сынок родной,
Сказал; "Нашло ночной порой.
Конь стал перебирать ногами,
Понуро в сторону глядел,
Взвивался на дыбы, храпел,
Тянул и рвал аркан зубами".
Вздыхая, конюх говорил
— С чего так навелось гнедому?
Знать, не взглянулось домовому,
Гнедую шерсть не залюбил.
Отягощала сердце дума,
Не знал, чем горю пособить;
Тут мысль пришла ему сходить
В селенье ближнее до кума,
А кум ворожеею слыл,
Лечил, гадал, судил, мирил.
К нему-то шел просить совета,
И все, как другу, рассказал.
И дед на речи отвечал:
"Напрасна, кум, твоя примета,
Коня не портит домовой;
Виною конюх молодой,
Который на гнедке летает
К красоткам сельским по ночам;
На посиделках распевает,
Вернется к утренним часам".
По сказам кума дорогого,
Одну он ночку не поспал,—
Тогда-то конюх все узнал,
Кто мучил добраго гнедого.
С тех пор и в ночь он приходил;
С тех пор как бы рукою сняло:
Гнедко игрив и гладок был;
И дух недобрый залюбил,
И горе в добрый час пропало.
Поныне то же говорят,
Случится ль где такое чудо:
Коню от домового худо,
А смотришь, конюх виноват.
Сообщения о крепостном поэте появились в прессе, в том числе и иностранной. Стихи Слепушкина привлекли внимание очень многих к судьбе его самого; у некоторых возникла мысль о выкупе (в числе их был и Пушкин) и кн. Юсупова взяла на себя хлопоты. За 3000 рублей Фёдора Никифоровича и его семью выкупили, и таким образом первая книжка стихов дала Слепушкину свободу. Он приписался к 3-й гильдии и открыл кирпичный завод в селе Славянка. Теперь Фёдор Никифорович мог уделить значительное время чтению и сочинительству. В последующие годы он издал ещё несколько поэтических сборников.
Слепушкин на одиннадцать лет пережил Пушкина, он умер 13 июня 1848 года от холеры.
8
В 1826 году вопрос о национальной сказке как основе народной идеологии, полностью заменившей языческие пристрастия в крестьянской среде, был окончательно решен, когда Николай Первый освободил А.С. Пушкина из михайловского плена, встретился с ним и приблизил к себе, а затем и ко двору. Создателям замечательного проекта ( в первую очередь Василию Жуковскому) Александра Первого показалось вполне достаточным всего лишь нескольких сказок Пушкина, которые навсегда и прочно вошли в народную среду и сделались ее духовной «собственностью». К тому времени и Пушкин уже знал, какая роль ему уготована. Жуковский не уставал ему это объяснять в своих письмах. Мы не можем знать, когда Александр Сергеевич понял, для чего с ним высылают в Михайловское Арину Родионовну, но если бы этой женщины рядом с ним не было, то ее надо было придумать. Почему так долго Слепушкин был в его «соперниках»? Потому что непросто решался вопрос об источнике народных текстов, а в этом случае крепостной поэт абсолютно подходил на роль того, кому народная сказительная поэзия была передана как бы самой природой его происхождения. И, как говорилось выше, совсем на эту роль не подходил африканец Пушкин. Вот тогда у кого-то и явилась идея крепостной семейной няни (ей, в отличие от Слепушкина «на всякий случай» вольную так и не дали). Сам Пушкин, конечно, понимал и принимал эту идею и утвердил ее вполне, посвятив Арине Родионовне свои прекрасные стихотворения. Да и она, скорее всего, знала о своей особенной роли при особенном барине и исполнила ее блистательно. Наверное, ее можно бы признать одной из лучших в истории женских образов в российских спецслужбах.
Будучи в Михайловском (1824-1825 гг), Александр Сергеевич написал пролог к опубликованной еще в 1820 году Гнедичем поэме «Руслан и Людмила». Эти строки стали литературной классикой русского язычества за весь его период, известный нам с правления Рюрика:
У лукоморья дуб зелёный;
Златая цепь на дубе том:
И днём и ночью кот учёный
Всё ходит по цепи кругом;
Идёт направо — песнь заводит,
Налево — сказку говорит.
Там чудеса: там леший бродит,
Русалка на ветвях сидит;
Там на неведомых дорожках
Следы невиданных зверей;
Избушка там на курьих ножках
Стоит без окон, без дверей;
Там лес и дол видений полны;
Там о заре прихлынут волны
На брег песчаный и пустой,
И тридцать витязей прекрасных
Чредой из вод выходят ясных,
И с ними дядька их морской;
Там королевич мимоходом
Пленяет грозного царя;
Там в облаках перед народом
Через леса, через моря
Колдун несёт богатыря;
В темнице там царевна тужит,
А бурый волк ей верно служит;
Там ступа с Бабою Ягой
Идёт, бредёт сама собой,
Там царь Кащей над златом чахнет;
Там русский дух… там Русью пахнет!
И там я был, и мёд я пил;
У моря видел дуб зелёный;
Под ним сидел, и кот учёный
Свои мне сказки говорил.
Все у нас от мала до велика чуть ли не с рождения знают эти стихи. Но не подозревают, что в них – тайное признание Пушкина об истинной теме его знаменитого на весь мир произведения. Давайте посмотрим, о чем на самом деле говорит поэт в прологе к «Руслану и Людмиле». А он описывает знаменитое языческое святилище – храм Одина в шведской Уппсале. Сам дуб – это священное древо жизни, и все, что на нем и вокруг него – персонажи языческих верований народа в дорюриковскую и рюриковскую эпоху.
Этот храм Уппсалы — языческий и религиозный центр, расположенный в Швеции в Старой Уппсале. Он упоминается в трактате XI века Gesta Hammaburgensis ecclesiae pontificum Адама Бременского и в Круге земном, написанном в XIII веке Снорри Стурлусоном. (Адам Бременский - умер после 1081 года,северогерманский хронист и схоластик, каноник кафедрального Бременского собора и глава церковной школы при нём –Т.Щ.)
В 1087 году конунг Инге I Старший спалил его и уничтожил места поклонения языческим богам.
Сочинение Адама Бременского «Деяния архиепископов Гамбургской церкви» даёт наиболее подробное описание храма:
«У этого племени есть знаменитое святилище, которое называется Упсала . Около этого храма растёт большое дерево с раскидистыми ветвями, вечно зелёное и зимой, и летом, и никто не знает, какова природа этого дерева. Там также находится источник, где язычники совершают жертвоприношения, бросая туда живого человека; если тот не всплывает, то это значит, что желание народа осуществится. Этот храм опоясан золотой цепью, которая висит на склонах здания и ярко освещает всех входящих. Храм расположен на равнине, которая со всех сторон окружена горами наподобие театра, и расположено недалеко от города Сигтуны [или от Бирки]. В этом храме, который целиком изготовлен из золота, находятся статуи трёх почитаемых народом богов. Самый могущественный из них — Тор — восседает на троне посреди парадного зала; с одной стороны от него — Водан, а с другой — Фрикко. Их полномочия распределяются следующим образом: "Тор, — говорят шведы, — царит в эфире, управляет громом и реками, ветрами и дождями, ясной погодой и урожаями. Второй — Водан, что означает «ярость», ведёт войны, даёт людям мужество в битвах с врагами. Третий — Фрикко — дарует смертным мир и наслаждения. Последнего изображают с огромным фаллосом. Водана же шведы представляют вооружённым, как у нас обычно Марса. А Тор со своим скипетром напоминает Юпитера. Они также почитают обожествленных людей, даря им бессмертие за славные подвиги …»
«Ко всем их богам приставлены жрецы, которые от имени народа приносят им жертвы. Если грозит голод или мор, они приносят жертвы идолу Тора, если война — Водану, если грядут свадебные торжества — Фрикко. Они также имеют обычай каждые девять лет проводить в Упсале общее для всех шведских провинций торжество. Когда совсем недавно христианнейший король Швеции Анунд отказался приносить демонам установленную народом жертву, его изгнали из королевства, и он, как говорят, ушёл оттуда, радуясь, ибо удостоился принять бесчестье за имя Иисуса. От участия в этом торжестве не освобождается никто. Короли и народы, все вместе и поодиночке, отсылают свои дары в Упсалу, и, что ужаснее всего, те, которые уже приняли христианство, вынуждены откупаться от участия в подобных церемониях. Жертвоприношение происходит следующим образом: из всей живности мужского пола в жертву приносят девять голов; считается, что их кровь должна умилостивить богов. Пиры и подобного рода жертвоприношения справляются в течение девяти дней. Каждый день вместе с животными в жертву приносят одного человека, так что всего за девять дней в жертву приносятся 72 живых существа. Это жертвоприношение происходит около дня весеннего равноденствия. А тела этих животных развешивают в ближайшей к храму роще. Эта роща столь священна для язычников, что даже деревья её, согласно поверью, становятся божественными благодаря смерти и разложению жертв. Один христианин рассказывал мне, что видел в этой роще висевшие вперемежку тела собак, лошадей и людей, общим числом 72. А о многочисленных нечестивых магических песнопениях, которые они обычно исполняют, совершая обряд жертвоприношения, лучше будет вообще умолчать…»
В прологе к «Руслану и Людмиле» мы читаем о вечнозеленом дубе, на котором златая цепь. Это – храм Одина, опоясанный золотой цепью. Сам дуб – священное древо жизни из других языческих святилищ, самое известное из которых и значимое для Романовых, находившееся неподалеку от бывшего Кенигсберга (нынешнего Калининграда) в Ромове. Русалка на ветвях дуба – змееногая богиня, кот ученый – оракул. Избушка на курьих ножках без окон, без дверей – это особая история древнерусской избы, естественно, без окон и без дверей, которую крестьяне переносили с места на место, когда нужно было осваивать из под лесного массива новые участки земли для посева хлеба.
Там через леса, через моря колдун несет богатыря, а бурый волк царевне служит. Речь может идти о волшебных животных, в частности, о волках, служивших Одину и об ужасном волке Фенрире, сыне побратима Одина Локи, который в день великой битвы – Рогнарека - съел Одина.
Спутники Одина — во;роны Хугин и Мунин («мыслящий» и «помнящий») и волки Гери и Фреки («жадный» и «прожорливый»), его ездовое животное — восьминогий конь Слейпнир (Sleipnir, «скользящий»). В Вальхалле Одину и его дружине, в которую входят лучшие воины эйнхерии, прислуживают валькирии — девы, определяющие судьбу воинов на поле битвы, выбирающие героев для Вальхаллы. Оружие Одина — копьё Гунгнир, которое никогда не пролетает мимо цели и поражает насмерть всякого, в кого попадает.
О;дин, как и древнеегипетский бог Гор, был одноглазый — свой глаз он отдал Мимиру, чтобы испить из источника мудрости. Подобное самопожертвование во имя мудрости — не редкость для Одина. В частности, чтобы постичь силу рун, он, принеся самого себя в жертву, девять суток провисел на стволе ясеня Иггдрасиля, прибитый к нему своим же копьём Гунгнир, изготовленным подземными мастерами-карликами. Такую породу людей в шутку или всерьез мечтал вывести Петр Первый.
Будучи мастером перевоплощений, Один является людям в различных образах. Чаще всего — в образе старца в синем плаще и войлочной шапке, в сопровождении двух воронов или двух волков, вооружённый копьём. Считалось, что под видом бедного странника или уродливого карлика он бродит по свету, и плохо будет тому, кто, забыв законы гостеприимства, оттолкнёт его от своего порога. Жители Скандинавии верили, что он часто объезжает на своём коне землю или, невидимый для людей, принимает участие в их сражениях, помогая достойнейшим одержать победу. Вот этот образ часто демонстрировал царь Петр, переодеваясь в простолюдина и проникая к людям в нужных ему местах.
9
Конец этого пролога весьма многозначительный:
Там русский дух… там Русью пахнет!
И там я был, и мёд я пил;
У моря видел дуб зелёный;
Под ним сидел, и кот учёный
Свои мне сказки говорил.
Заметим – здесь не идет речь ни о какой сказочнице-няне, «кот ученый» - языческий оракул- разговаривал с поэтом. И тут скрывается, возможно, особый смысл, который демонстрирует Пушкин. Пролог написан так, что для людей понимающих вот-вот откроется вся истина работы Пушкина над русскими «народными» сказками – подмена ими древней веры, которую русские крестьяне сохраняли в быту и в начале 19 века, спустя 1000 лет после принятия христианства на Руси. Если бы задача работы Пушкина была обнародована, сразу возникла бы огромная политическая дискуссия о духовной национальной политике, о вере, всплыли бы самые острые проблемы правления Романовых, тем более, что писал сказки яростный поборник свободы. Пролог был написан в 1824-1825 годах, как предполагают исследователи, во время тягостного пребывания Пушкина в ссылке в Михайловском. И не мог ли он быть предупреждением авторам национального «сказочного» проекта о том, что рвущийся на свободу Пушкин может сказать правду о нем? Не случайно же его отправили в ссылку в Михайловское якобы за склонность к атеизму, за безбожие. То есть, религия в его судьбе со всей серьезностью отслеживалась Романовыми: ведь в руки поэта была отдана история русского народа, существовавшая века в ореале язычества. Затеять вокруг этой темы политический спор не входило в планы ни Александра Перового, ни Николая Первого. Жуковский, понимая всю опасность порывов своего протеже, его несдержанности умолял в письмах поэта быть осторожнее, не навлекать на свою голову беды. Целый год почти после смерти Александра Первого новый император Николай Павлович размышлял о судьбе поэта и все-таки рискнул освободить его. Здесь можно сделать вывод, что вольно или невольно угрожая из Михайловского Романовым своим прологом к «Руслану и Людмиле», Пушкин ставил под вопрос свою собственную жизнь. В таком крупном политическом деле как борьба в России с народным язычеством накануне промышленной революции, затеянной Николаем Первым, шансов остаться в живых у Пушкина практически не было. Но новый император на какое-то время даровал ему возможность жить и работать.
Пролог стал великой русской классикой, как греческая «Илиада» Гомера. Пушкин «заставил» языческих богов уступить свое первенство бабе Яге и Кащею бессмертному, ученому коту и бурому волку. Но можно понять, как боялись поэта Романовы, каждый день его жизни был для них, видимо, настоящим испытанием. Поэтому тайна его безвременного конца, возможно, кроется и здесь.