Наверно, был февраль.
Не помню точно.
Тогда ещё снежинки-многоточья
роман писали – бегло, набело –
про нас, несовершенных и везучих,
а город оккупировали тучи –
опять по-пастернаковски мело.
Мело по всей земле, во все пределы,
и вечер становился самым белым.
Фонарь нерукотворный под окном
мигал морзянкой что-то там про души
для тех несовершенных и уснувших
на них двоих одним счастливым сном.
Возможно, был февраль.
Уже не вспомнить.
Тогда ещё на белый подоконник
ронял цветы красавец-декабрист,
а в доме пахло плюшками с корицей.
Один несовершенный шёл мириться
под разудалый чайниковый свист
к другой, везучей, с длинными глазами –
ковровыми полями и лесами.
И помнится, погода на нуле
держала оборону две недели.
Скорей всего, февраль.
Нет, в самом деле –
тогда ещё мело по всей земле.