В Овернь я ездила к сестре, мы не виделись и не разговаривали очень много лет. Так много, что мне страшно называть эту цифру, скажу: полжизни.
Все эти годы у меня было чувство, что вот вроде бы есть сестра, но её как бы нет.
Бывает, что кровные родственники в раздоре и долго не общаются; бывает, они потом мирятся, а бывает - нет. Бывает, что человек вообще вычеркивает родственника из своей жизни и называет его моя бывшая сестра.
Когда на обиду отвечаешь обидой и совершаешь дурные поступки или говоришь злые слова, то всё это создаёт туманную завесу между вами.
Таким образом между мной и сестрой повисла плотная пелена тумана, сквозь которую мы не различали друг друга.
А недавно она позвала меня поехать вместе в Овернь - надо сказать, живет она в предместье Парижа - и я поехала вместе с сыном, cобралась в один день и поехала.
Сестра сама заказала нам билеты и сняла дом в Оверни в котором хватило места всем троим.
Уже по дороге мы, глядя на платаны на берегу Сены, вспоминали наши любимые песни Гребенщикова и в унисон напевали: "Но я хотел бы опираться на платан, я так хотел бы опираться о платан, а так мне кажется, что всё это зря" - и уже тогда мы обе знали, что мы "обопрёмся о платан" и восстановим то, что вот уже много лет шатается и болтается в туманной завесе.
Так всё оно и вышло, и казалось, сама природа на нашей стороне - под жарким весенним солнышком туманная пелена рассеялась. Солнце осветило то, что было главным, и стерло ненужные черные штрихи прошлых обид и разногласий, cловно ластиком.
Мы без устали гуляли по полям и дорогам Оверни, слушали пение птиц, сидели под цветущими вишнями и яблонями.
Мы говорили и узнавали знакомые с детства интонации и слова - наше детское "я" осталось прежним.
На одном дереве мы увидели целую колонию ягеля - он покрыл всю яблоньку, "Смотри: а сквозь него прорываются веточки с бутонами и цветками!” - воскликнула сестра.
Она сказала это точно с той же интонацией, как в детстве.
Так и человек: сколько бы ни было ему лет, его детское юношеское естество всё равно прорывается в нем, cловно бутоны яблони через мох, всё равно что-то чистое детское и бесстрашное живет и возрождается снова.
Итак, туман рассеялся, и я почувствовала, будто всё во мне оттаяло и я "зависла" и стала "крупными хлопьями выпадать в осадок".
Не помню, как мы с сыном возвращались домой: я находилась в блаженном зависании, и шесть часов на автобусе, два часа на поездах пролетели, как одно мгновение.
В природе всё циклично, и может быть, это блаженное состояние потом пройдет и сменится чем-то другим, но сейчас мне хочется напиться им, как водой - из той речки в горах, которую мы видели в Оверни - и не расплескать ни единой капли.
Вода в ней казалась прозрачной и чистой и мы долго тогда сидели у реки, слушая, как журчит вода. Не хотелось уходить от той маленькой речки и у меня в голове опять крутились строчки из песни незабвенного Гребенщикова: “Встань у реки -смотри как течет вода – её не взять ни в сеть ни рукой - она безымянна, ведь имя есть лишь у её берегов – забудь своё имя и стань рекой”