В материнских объятиях Памяти спит Хатынь,
Никому тут не петь под гармонь, не топить печей...
На восходе весны, в предапрельскую хмарь и стынь,
Здесь огонь пировал по велению палачей.
И, когда детским криком в деревню врывалась смерть,
Осмелевший подросток сестрёнке шепнул: "Бежим!
Дай мне руку. Скорее, не надо назад смотреть.
Я фашистским лакеям не сдамся, покуда жив".
Брат с сестрой что есть мочи бежали сквозь гарь и кровь,
Сквозь эпох перекрёстки, надеясь найти приют.
Но, куда ни взгляни, лабиринты чужих дворов:
Ни домов, ни ветвистых проулков не узнают.
По разбитой дороге бабуля с кошёлкой шла,
Причитая, к себе домой отвела ребят:
"Нонче ночью опять стреляли - таки дела.
Не живётся спокойно людям: бомбят, бомбят"...
Умирали, ссутулясь от ран и скорбей, дома,
Засыпала безногая кукла в больной траве,
Старичок безымянный в подвале сходил с ума.
Шёл по минному полю слепой двадцать первый век…