Она всегда говорит своим голосочком,
даже с чужими, а другие женщины,
обращаются фальшивыми голосами
даже к сыновьям и дочкам.
Она незримая, даже когда под солнцем
идёт по большой дороге,
а другие женщины
фосфоресцируют широкими бёдрами
и толстыми пальцами
в каждом переулке тёмном.
Она дикая и невинная, клялась в любви,
невзирая на бедствия,
но другие женщины
считают её ведьмой и заурядной дрянью,
не отвечая на её приветствия.
Вот её портрет. Глядит на меня искоса,
волосы растрепаны, мольба в юных глазах:
"А ты, любимый? Так же не похож на
других мужчин,
как и я на других женщин?"
The Portrait
She speaks always in her own voice
Even to strangers; but those other women
Exercise their borrowed, or false, voices
Even on son's and daughters.
She can walk invisibly at noon
Along the high road; but those other women
Gleam phosphorescent
broad hips and gross fingers
Down every lampless alley.
She is wild and innocent, pledged to love
Through all disaster; but those other women
Decry her for a witch or a common drab
And glare back when she greets them.
Here is her portrait, gazing sidelong at me,
The hair in disarray, the young eyes pleading:
"And you, love? As unlike those other men
As I those other woman?"