Шёл уже третий год войны,
Над затаившейся Москвой парили аэростаты,
Огромные, серо-зелёные висели они в небе.
Пешеходов на улицах почти не видно,
В основном, военные куда-то торопились.
На рекламных стендах нет афиш,
Лишь сводки Информбюро на серой обёрточной бумаге,
Да ещё приказы о противовоздушной обороне.
Театральной жизни нет в городе уже давно,
Эвакуированы многие театры на Восток.
И в эти дни Вертинский на Родину вернулся,
Специальное разрешение Молотов на это дал.
Около года бесприютный артист в гостинице прожил
И лишь потом Вертинским предоставили квартиру…
Была весна, стоял апрель сорок четвёртого,
Успешно армия всё дальше гнала врага,
И впервые тогда Вертинский на сцену вышел.
Нарядный зал Дома актёров залит огнями,
Какая-то приподнятая атмосфера в нём царила,
Наверное, впервые женщины надели довоенные наряды.
Вот вышли на сцену три великих «старика»:
Это Качалов, Тарханов и Москвин,
Вывели они под руки Вертинского на сцену.
Встали в зале артисты трёх поколений,
Стены вздрогнули от шквала аплодисментов,
Своему прошлому аплодировала Москва –
Ушедшему Серебряному веку русского искусства.
Вертинский очень сильно был взволнован,
Не ожидал он такой сердечной встречи.
Вот зал затих, аккомпаниатор взял аккорд
И Александр Вертинский начал петь.
В каждой песне он преображался:
Зал видел – то злого, рослого матроса,
То больного старого шарманщика,
Давно не видела такого театральная Москва…
Изъяла много песен цензура у артиста из репертуара,
Должен был подчиниться новоиспечённый советский гражданин.
Ему навязывали бравурные ура-патриотические песни,
Но отказывался Вертинский их исполнять:
Они не для него, ведь он – старый декадент…
Как-то на приёме Хренников к артисту подошёл,
Вертинского он пригласил к себе на дачу –
Он хочет ему свои романсы показать.
Вертинский с иронической улыбкой ему ответил,
Что он слышал о его работе над оперою «Капитал».
Он с удовольствием исполнит куплеты её героев,
Пусть только композитором познакомит его с клавиром.
Все следующие годы Хренников артиста избегал,
Всюду, без конца, звонили композитору,
С издёвкой задавали все один вопрос –
Когда же он закончит свой «Капитал»…