Часть I.
Это краткая история двух людей, которые жили в 1965 году.
Он - 30-летний типограф, работающий в небольшой, но локально известной, собственной фирме на окраине Нижнего Новгорода. К авторам, желавшим быть опубликованными с его помощью, относился очень щепетильно, поэтому достаток имел посредственный, но вполне позволявший жить недурно. Его педантичность к этому делу объяснялась искренней любовью к книгам, он считал, что шанс остаться в памяти человечества невероятно мал, и "абы кого" он публиковать не имел права. Рассуждая о его наружности, можно сказать, что он был гладко выбрит, имел густой ухоженный волос, одежду носил гладко выглаженную, неброскую. Кто-то выразился бы о его одеянии, как о чём-то сером и незаметном, но это обличие для наметанного глаза говорило лишь о наличии изысканного вкуса. Он был манерен, сдержан и сух в общении. Некоторые называли его безнадежным интриганом, которого питают эмоции и чувства других людей.
Она - 21-летняя студентка Приволжского медицинского университета. Про таких говорят: «Глупа, наивна, но этим и прекрасна». Она обладала невероятно чистым, нетронутым мышлением. Чистый лист бумаги, который можно или испортить, измарав его кляксами житейских неудач, или написать на нём тонким каллиграфическим почерком абсолютно счастливую жизнь. Любила рисовать, кстати, у неё очень неплохо получалось, однако свои картины никому не показывала, была очень стеснительна и критична к своим попыткам создать что-то необыкновенное. Она была приятной в разговорах, нежной в быту и обладала той самой тихой, не кричащей красотой, которая могла свести с ума любого. Однако никого не подпускала на расстояние вытянутой руки, потому как боялась пагубного влияния ранних неосознанных чувств.
Мы с вами станем свидетелями событий, произошедших через неделю после встречи этих двух кардинально разных особ. 2 декабря несколько семей собралось на улице Ильинской в доме у Антипьевых. Не будем углубляться во все моменты, которые свершились в тот вечер, потому как можем легко запутаться в хитросплетениях почти десятка судеб, пребывавших в то мгновение в одной квартире.
Нас интересует следствие этой встречи, которое было таким. Она уже неделю рыдала, закрыв дверь в своей комнате и не объяснив никому причин своих страданий, а он просто пил, захламив свою квартиру грудой мусора, и, казалось бы, пытался стать коллекционером всех видов отравы своего организма.
Глава I.
Он:
«Здравствуйте! Вы меня помните?
Как я рад, что ваш голос слышу!
Нет, не пьян! Ну, зачем нам ссориться?
Я и так был сполна унижен.
Вот, звоню вам со станции «Варя».
Представляете, здесь телефон
С очень длинными проводами
К побелённой стене прикреплен.
Вы простите за поздний звонок
И за то, что надолго пропал.
Я хотел к вам прийти, но не мог
В голове разобрать бардак
Я дурак, идиот, забулдыга,
Все проблемы топлю в бутылке.
Это лишь приглушает крики,
Что душа издает на пике.
Пике чувственности и горя,
И в объёме не маленькой лужи!
А огромном бушующем море,
Что брега мои волнами душит».
Она:
«Я спала. Да и что за манеры?
Уж неделю ни слуху, ни духу!
Вы, что ждёте, что я поверю,
Побегу прекращать разлуку?»
Он:
«Я не жду ничего, простите,
Я не прав был и каюсь, больно.
Ведь надеялся, вы позвоните
И прервете мое застолье.
Нет, не смейтесь и не корите
Мы друг друга совсем не знаем,
Но повязаны тонкой нитью
По которой достигнем рая.
Я во власти тщедушных зелий
И без них бы пропал за час.
Во мне борются сотни мнений,
Меня топчет копытом Пегас».
Она:
«Разве можно так, оступитесь!
От других я так много узнала:
Явный лжец, и плетутся нити,
Потому что вам это надо.
Для вас люди пустые пробирки
Чувства просто лихой фермент
Вы на каждом наклеили бирки,
Их эмоции лишь реагент.
Интриган, как я это не видела,
Вам же просто-напросто скучно!
Вы похожи на мерзкого зрителя,
Что живет только как сподручно.
Нет, увольте меня от признаний!
Как о вас говорят в свету!
Для одних вы источник тайн,
Для других вы подобны дерьму».
Он:
«Я внимаю вам и вы правы:
Каждый слух порождает семя.
Я по жизни - искатель драмы,
Но поверьте, то - тяжкое бремя.
Не вдаваясь в пустые подробности,
Расскажу, почему таков.
Десять лет уж объят я порослью
Из цепей и железных оков.
По вине моей сгинула девушка
От страданий и прочих чувств.
Ею ревность, на миг овладевшая,
Превратила сознание в грусть.
Ей казалось, что я изменяю.
А я верен был как собака!
Но мерещились женские стаи,
Непрямые намеки, знаки.
Все пытались её успокоить,
Убеждали, что жизнь проста.
Но, не выдержав своей роли,
Вмиг разбилась, слетев с моста.
Я на год потерял рассудок.
Долго пил и корил себя
И мне думалось, что умру так,
С горя спрыгнув с того моста.
Но потом сохранил свой разум,
Иссушил его и заострил,
Мозг закаливал раз за разом
И почуял избыток сил.
Но продал за то дьяволу душу,
И он в сердце посеял холод.
Мне казалось, никто не нужен,
Будет вечно пустым мой город.
Это первое, что мною движет,
А второе - боязнь стыда.
Торопею, что буду унижен
И останусь глупцом навсегда.
Вот, одно здесь другое держит
И над замком кружат вороны.
Мной давно уж никто не вертит,
Но влюблюсь и лишусь обороны».
Она:
«Потому вы сбежали из дома
Что стоит на конце Ильинки?
Как мальчишка, объятый дремой,
Как ребёнок с смешной щетинкой.
Ведь я видела в вас другого!
Вы весь вечер меня смешили,
А в глазах ваших мне дорога
Показалась чудных событий.
Я и, правда, как дура влюбилась!
Как мне больно, о, как мне стыдно!
Как же все же любовь ретива
И жестока. Мне так обидно.
Я вам верю, но смысла нет и,
Уже утром мой поезд в Москву.
Там мой муж, скоро будут дети,
Потому никогда не вернусь».
Про детей и про мужа - брехня!
Есть причины тому? Вопрос.
Все веками хотят понять,
Чем живет её женский мозг.
Она с болью бросила трубку,
Он пространно смотрел в окно.
Солнце встало и гонит дымку
Понимая как им тяжело.
Глава II.
Разве это так может закончиться?
Он вдруг начал с собой говорить:
«Всего час до отъезда поезда
Мне плевать, я успею дойти.
Кэбмен? Рано. Придется бегом.
Все дороги в снегу как в лесу,
А я в ту;флях с дырявым носком,
Ничего, коль упал, поползу»
Чрез буран, чрез дома и избы,
Стиснув зубы, бежит человек.
Он продрог своей каждой фиброй,
Но запомнит все это навек.
Раз упал, затем снова упал.
Он до нитки сырой, корит
Свой ретивый и глупый закал.
Сам с собою опять говорит:
«Телом чую мороз и усталость,
Знаю, что мне недолго осталось.
Эх, дойти бы уже до вокзала
И согреться теплом одеяла».
Она плачет, в вагон не заходит,
Ждёт его и кругами бродит,
Потирая холодные руки,
Проклинает ненужность разлуки.
Она:
«Ах, зачем же ему солгала;?
Жертва мнений чужих и слов!
Между нами до неба стена,
На воротах стальной засов.
Он не знает, он мог поверить!
Тогда точно конец наш близок.
Боже, дай ему сил и рвений
Чтоб понять этот вздорный вызов.
Я женой его буду навеки,
Стану морем его и небом,
У нас вырастут славные дети,
Обуянные райской негой.
Лишь дойди, мой любимый, милый!
Доберись до меня чрез сонмы
Холодов, и наградой усилий
Будет быт, что любовью полный»
До гудка три минуты, торопит
Проводник фамильярно: «Лезь!»
Она плача, в вагон заходит
И вдруг слышит его: «Я здесь!»
Вмиг мурашки её объяли,
От носка до затылка дрожь.
Так счастливыми люди стали,
Так как он не поверил в ложь.