Погасли фонари и все светила.
В кромешной тьме ни голоса, ни зги.
Большое сердце биться прекратило,
дурные травы выели мозги.
Лишь слышен вздох: "Мужайся, Дометилла,
никто не вечен, все обречены".
Плывёт Земля, плывёт твоя могила
и ты, как шмат холодной ветчины.
Когда-нибудь взойдёт иное Солнце,
вокруг стола рассядутся друзья,
придут Иван Ильич, Хосе-Альфонсо
и добрая прабабушка твоя.
Иван Ильич Тверитинов-Тверикин,
Хосе-Альфонсо Мухин-Сагайдук,
Один из них красив и колоритен,
другой изящно исчезает вдруг.
Он растворится, но возникнет снова
и принесёт маджары два ведра.
Прабабушка Гюзель попросит слово
и скажет речь часа на полтора.
Предстанет мир рассыпчатым и новым,
хрустящим, ароматным, молодым.
Сравнит его Гюзель с ферганским пловом,
который мы вовек не доедим.
Тверитинов-Тверикин грациозно
Отпляшет с Дометиллой краковяк.
И только зло слегка испортит воздух,
неслышно уползая, как червяк.