Колики, левогрудинное жжение.
Очень жаль режиссёрку Женю.
Яркую большеглазую пташку редкую,
отдельно взятую в клетку.
Мне очень жалко пьесы её нехилые,
трубные разрывные стихи её,
писанные человеческим языком.
Ещё жальче, что не в коня корм,
что эдакий бисер – да перед свиньями.
Да, мне до боли жаль её, лапушку,
и маму её, и еврейскую бабушку,
и обеих удочерённых девчонок.
Их беспредел достаёт до отбитых печёнок.
Беззаконие, без-оконие, без-иконие,
злодействие, зловолие и зловоние…
Странно, что в этой Богом забытой убогой
державе,
мне немногих, отдельно взятых, но всё ещё жаль их.
Мне жаль её, божьего дара поэтку,
глядящую сквозь тюремную сетку,
рискованную, раскованную, не зажатую,
редкую умницу придурковатую.
Не разобравшуюся, как адово
в утопиях царства её тридевятого
от судейства его чернокнижного
до пробитого дна ниже нижнего…
Жаль ребячье лебяжье адажио,
жаль ещё одну, заново, заживо
в темноте, под оркестр адов,
вдруг сорвавшуюся с пуантов,
в рыжем самосожжении зря сгоревшую
слепуху, так ничего и не уразумевшую.
…А я было думала – облажалась
во мне после жала "Кинжалов"
дурацкая эта жалость.
А я было думала – грудная клеть – пустота,
а оказалось – там жалость снята с креста.