Вот вы полагаете, что джентльмены
в Лондоне встречаются обыкновенно.
И вы в чём-то совершенно прАвы.
Но есть городишко милях в трёхстах юго-западнее Оттавы,
вот там проживает как минимум один джентльмен.
Характером вздорен, зато умишком блажен,
упрям, но в упрямстве твёрд, как кремень,
такую, бывало, несёт хренотень,
так кулачком во впалую грудку свою стучит,
и вечером тихим, и в безлунной тревожной ночИ,
и в полдень знойный, и в туманную зябкую рань.
«ЛГоюшка, ты только стуком себе ничего не порань,
будь аккуратнее, и внимательнее»,–
просят слёзно ЛГейку друзья-почитатели.
«А джентльмен тут с какого,– спросите,– бока»?
Не спешите судить сгоряча, да с наскока!
Он, ЛГейчик наш, научился давать твёрдое слово,
а чем слово твёрже, тем прочней джентльменства основа.
«Вот,– например,– не буду,– говорит,– делать то-то и то-то»,–
а потом делает. А на вопрос «как же так» отвечает: «Не ваша забота,
вы – не джентльмены, это во-первых;
во-вторых, не стройте из себя слишком нервных,
моё слово, хочу даю, хочу забираю назад,
хоть десять, хоть сто, хоть тысячу раз подряд.
И вообще, такая у джентльменов тяжёлая планида!
Так что всё! Отвянь, опоньшистская гнида!
За кем хочу, за тем подсматриваю не твоего ума дело!
Дырку в стене проковыряю, коль замочная скважина надоела».
Тут в разговор встревает какая-то странная леди.
Таких Ледей странных, как мух у протухшей снеди:
вьются вокруг джентльменов, жужжат громко.
Муха, хоть падка на странное, она тоже ж девчонка,
счастья женского ищет-поищет, найти не может,
и всяк мухобойкой по мухиной (читай – лединой) роже
ударить побольней норовит,
а у мухи близорукость, сколиоз, диабет и бурсит,
а ещё гормональные сдвиги, усушка мозгов,
и джентльмен жениться на ней не готов,
да что там, не желает даже поцеловаться,
а мухе (читай – леди) уже сорок лет как «за двадцать».
И жжжжжжэ так задорно-зазывно, как раньше уже не звучит,
потому, что, напомню, одышка, простуда, киста и цистит.
В общем, встревает леди-муха в чужой разговор,
и дерзко так: «По какому такому поводу до сих пор
по всему цивилизованному миру
не поставлено даже маленького памятника моему кумиру?!
Кто, не жалея виртуальных чернил,
тупо, не смешно, но юморил?!
Кто себе напридумывал кучу врагов
кто бился так, что будь здоров…
С врагами? Нет, с какими врагами… головой об косяк,
Боль такую терпеть способен не всяк!
Я ему и биться, и шутить несмешно помогала? Помогала!
Разве ж этого мало»?!
А джентльмен слышит, как леди-муха надрывно жужжит,
но глазёнки в сторонку отвёл, паразит.
Ему и с мухой сойтись под кустиком хочется,
спросить этак ласково: «Как вас по отчеству,
а то ваше имя я знаю, но ещё одна мадама
так себя называет, вот ведь что странно,
так что не хотелось бы вас невзначай перепутать,
особенно, если дойдёт до… ну, это… в общем, до сути».
Но боится наш ЛГойкик, вдруг законная леди узнает,
вмиг разгонит всю мушиную стаю
и ему прилетит прям по рыцарскому забралу
да так, что и шлему, и зубам не покажется мало.
Что? Откуда шлем у ЛГейки, он же вовсе не рыцарь?
Купил на блошином рынке этот житья эмигрантского мытарь,
изредка надевает его по ночам
и мнится: дрожь проходит по вражьим рядам,
падают опоньшисты все, как один, на колено,
пощады просят смиренно,
а он, проявляя милосердие с великодушием,
кидает пленников в объятия мушие.
Пленники не хотят, упираются, плачут,
все грядки прополоть и взрыхлить обещают на рыцарской даче.
Ой, опять перепутал! Не на рыцарской, на ЛГейской, конечно.
Но всё безуспешно.
Потому, что ЛГойка, вы помните, весь из себя джентльмен:
он всем, кто ему сдался в плен,
слово дал, а потом это слово обратно взял.
«Вот он,– подумали вы,– вот он лживый ЛГойский оскал,
вот в чём его глубинная суть!
А если ещё чем-нибудь твёрдым поскрести ЛГоя,
глядишь, покажется и не такое»!
На это я так отвечу:
«ЛГишку скрести нечего,
и без этого всем всё понятно и видно.
Так что доля псевдорыцаря незавидна:
зарабатывать ему до скончания дней тумаки да шишки,
коль ни талантишки, ни умишка,
а только мухи вьются вокруг,
изображают виртуальных подруг,
пальцы веером, сопельки пузырями и понту –
до самого, почитай, горизонту».