Он бил наотмашь, прямо в центр нерва,
И очень просто ведал о простом,
Он наши души очищал от скверны
И бился правдой в кривду, как в бетон.
Так жил поэт среди других поэтов:
Горел, страдал, боролся и любил.
Из-за бугра не лаял на Советы –
С плеча он лицемерие рубил.
Когда он лёг в костюме из сомненья,
Застыли мизансцена, люд и пир…
И, не дождавшись сцены погребенья,
Воскрес он вновь в безумный этот мир.
И по сей день меня терзает дата,
Когда ушло из рук его тепло,
Но даже после смерти супостаты
Чернили имя светлое его:
«Дескать, он был опасным государству,
И фальшь его усилил микрофон,
В стихах и песнях скрытое коварство,
Размножил по стране магнитофон.
Пел про войну и горные стремнины,
А сам не воевал и в горы не ходил!»
Побойтесь Бога, он был сам ВЕРШИНОЙ –
И всю войну сквозь сердце пропустил.
Его слова летели к нам с небес
Дождём из слёз на ссохшуюся ложь,
Спасая нас… И зря старался бес
Их совесть разменять на медный грош.
Шторма; застыли в беге вертикальном,
Оборван парус, одинок причал…
И нёс его народ в гробу хрустальном,
И разлилась по всей Земле печаль.
Молчали все, сливались поколенья…
Страна не верила, что он загнал коней.
Но вот Таганка встала на колени –
И вся Россия встала вслед за ней…