В стране святых, слепых, и дураков
непросто отличить их друг от друга,
и издавна здесь так заведено,
что бродят все по замкнутому кругу.
Грохочут неустанные шаги,
и топчут ненасытную брусчатку
ботинки и со скрипом сапоги,
кроссовки, кеды, "адидасы", "найки"...
Сливаются безликие ряды
на марше в безымянные колонны;
они могли б, пожалуй, повторить,
да только что - они уже не помнят.
Так и идут, вздыхая иногда,
(вздыхать-то им еще покамест можно)
туда, куда оракула перста
укажут - это ведь совсем не сложно.
Шагают от зари и до зари,
печалей, радостей земных минуя,
и убыли не видят средь своих.
Торжественно.
Вздыхая, но ликуя.
И кто-то среди них священный долг
несет пред человечеством, и долгом
этим своим неумолимо горд,
и именем его готов дать в морду.
Другим, по сути, просто все равно -
во имя, не во имя, в самом деле...
Да было б, знаешь, вкусно и тепло -
здоровый дух живет лишь в сытом теле.
Иные, еле ноги волоча,
не видят ничего окрест от пыли;
в центрах колонн они судьбу влачат,
где даже имена свои забыли.
Встречается особый сорт средь всех:
как много их, пожалуй, самых лучших -
хороших, замечательных людей,
прекрасных, но преступно простодушных.
Натруженным плечом не чуя кнут,
несут безропотно лихое бремя,
способные весь мир перевернуть...
Увы!
Лгать не умеющий - всем верит.
Ступают важно во главе колонн
лжецы, которым негде ставить пробу,
в сиянии шелков, икон, знамен,
в иллюзии избрания народом.
Им вторит миллионом голосов
и лижет руки, ну а то кусает,
шутов с кровавой пеною у ртов,
обласканная бешеная стая.
И речь летит, и внемлет ей толпа,
и тонет где-то между облаками,
и вешается старая лапша,
но в новых - уж промышленных - масштабах.
Я тоже здесь, меж вас, чеканю шаг,
мечты свои лелея втихомолку;
я помню, сколько будет дважды два,
и верю в то, что рано или поздно
слепой прозреет и поймет глупец
абсурдность бесконечных хороводов.
Тогда мы доберемся наконец.
Все вместе.
Наконец-то.
Нога в ногу.