***

Татьяна Кисс
Я брошу свои руки в огонь
Пусть они горят вечно
И холодные сердца согревают.
Я отдам глаза тьме
Чтобы найти свой путь
К небу.
И моя душа
я дам миру
Чтобы спасти себя.
Эльвира Куйович
————————————————
нетленный блеск шелка:
МАТЕРИНСКОЕ ЧУВСТВО МИРА
(Антропологический и феноменологический трактат
о поэзии Эльвиры Куйович)
109. Скажи: «Если бы море было чернилами для слов моего Господа,
море будет поглощено прежде, чем мои слова будут поглощены
Хозяин, хоть бы столько (чернил) принесли, сколько помощи».
УВЕРЕН "КЕФ"
То, что литературоведы расходятся в оценках многих современных текстов, — закономерное и более или менее нормальное явление, даже когда высказываются противоречивые суждения об отдельных писателях и их произведениях. Если литературу понимать как особую форму человеческого сознания, как особую форму выражения пережитого, следовательно, как сообщение и принятие сообщаемого, чем, хотим мы того или нет, оно является на самом деле, - это явление становится для нас совершенно понятным. И как нет художественного произведения, где творец, кроме хотя бы малой части времени и пространства, в котором оно существует, не внес частички себя, так нет и подлинной восприимчивости, неличностного резонанса в в то же время, потому что без этого личного нет художественного опыта. Поэтому абсолютная объективность невозможна даже теоретически, где-то в бесконечности она полностью совпадает с абсолютной субъективностью (которая «в последней инстанции» тоже объективно обусловлена), поэтому естественно, что люди различных дарований, эмоциональных переживаний, чувств и вкусов, даже если они исходят из одних и тех же социальных и мировоззренческих позиций, они по-разному судят об одном и том же тексте, а именно на основании разного опыта (конечно, если они настолько объективны, что хотят быть субъективными, т. е. хотят и умеют говорить то, что думают на самом деле, т. е. переживают без остатка и обдумывания, без расчетов и разной комбинаторики).
Произведение искусства, не вызывающее эмоций, не является произведением искусства. То, что не вызывает прекрасного чувства, не является высоким произведением искусства. Песня, не возбуждающая в нас чистого, прекрасного чувства, не есть красивая лирическая песня. В ней могут быть и другие хорошие качества: мысль, оригинальность, стиль, сила, но если она не согрета чувством, она не будет поэмой высшего порядка. Такие песни всегда остаются холодными и натянутыми.
Еще одно условие – песня должна быть понятной. Двусмысленность убивает мысль, как будто ее и нет, ни для того, чтобы произвести впечатление на того, для кого написано стихотворение, ни для того, чтобы его создать, она мучительна сама по себе, как вечная загадка, которая вибрирует вместе с читателем и как знак неумения поэта выразить сам по себе и как таковой в высшей степени антиэстетичен.
Наконец, третье условие, чтобы вся песня была красивой.
*
Хорошо, что критики поколений больше не говорят и не пишут о качестве выражения, когда обнаруживаются и возводятся на престол новые поэты. Литературно-произвольные невротики уже не обладают той силой (да и когда она была у них вообще?), с которой они могли бы разделить одно и то же тело молодой и современной поэзии, будь то поэзия общения, поэзия просодическая или опять-таки поэзия, не имеющая отношения к реальности, потому что он принимает язык как свою структуру, дуясь на то, что невыразимо.
Эльвира Куйович цепляется за все, от чего другие легко отказываются. Нежная и тонкая, она учит нас, как петь то, что другие скажут поверхностно, как простое украшение.
Распятое на теле ее собственного стихотворения и его структуры, блуждающее (но не разрушающее его) в своем ярком синтаксисе и, с другой стороны, укорененное в почти романтическом возвышении сублимированной красоты, оно предлагает нам аполлонический кувшин тоскующей чувственности. Ее поэтическая функция отправки сообщения превращается в общение, прежде всего, в прослушивание лирики.
Ее мир восприятия не является продуктом изобильной и дикой жизни; она рождается из строгих умозрительных абстрактных схем, что делает ее несколько эксцентричной поэтессой. Она одинока и потому интересна для проблематизации. Мы не знаем, вся ли она внутренняя, бесконечно интересная сама себе и даже нам, внешность не выдает этого, но она могла бы предвещать то материнское чувство мира.
.
Мы замечаем очертания мира, в котором движется ее мысль, потому что мир отвлекается от противоречивых отождествлений, а потому возможно и такое переживание, т. е. проникновение текста.
Как, наверное, автор все читает, так и ее поэтическое письмо одинаково охватывает все - и философию, и богословие, и поэтику. Но детали из поэтического материала являются решающими и определяют целое.
.Техничность — здесь — стиха есть философичность, то есть способ построения поглощает ряд отсылок (себя), который хотел бы быть идеологией, а если таковой является, то идеология есть надстройка текста. В некоторых примерах поэт позволяет себе слишком смело констатировать, что есть, а чего нет (поток утверждений и последующее отрицание). В то же время она излучает великолепие образов, простирающихся на все, что достойно ее любви.
.
Слова не испортили картинки. Проще говоря, не столько создается новых слов, сколько их ищут, и вместе с новыми языковыми категоризациями возрождается старое значение. Возможно, более интересно то, как поэтесса Куйович расширяет семантический объем слов по законам слуховой пластики, распространяя этот принцип почти на всю книгу. Он закрепляет контекст мысли морфологически и грамматически, образно и драматургически, устанавливая многократную
.
стихи.
Эльвиру, однако, спросили только об одном сегменте катастрофы. Она озабочена страхом, что жизнь не закончится. Возвышенный и сотканный сквозь сон лирический лозунг поэта пробуждается в атмосфере тревоги. Таким образом, она восхищает и пугает нас, всегда на грани жуткого и чарующего. В то же время диссонанс выходит за рамки только коннотации чудесного, а значит, поэтического. С одной стороны демонический поступок, с другой
.
с одной стороны, демоническое действие, с другой стороны божественное, утешительное, как Кул Хуваллах или как поэзия наконец.
Куйовичка представляет себя поэтом сомнений и бессонницы, словом апокалипсиса. То, что должно стать неприкрытой психограммой ее внутренних представлений, не снимает полностью с себя пелены, продолжает взывать к свободе от полного сомнения и смотреть в далекие просторы света и тьмы, но не без компаса и географической карты.
.
Безличная тема в поэзии Эльвиры Куйович обладает поистине волшебной притягательностью и необычным каналом коммуникации. А именно, сколько бы благонамеренных людей ни пытались найти сходство с уже известными образцами в современной поэзии, боюсь, они его не найдут, что является действительно похвальным усилием этой необычной женщины. С одной стороны, это этическое продвижение собственного видения мира, а с другой стороны, отделенная языковая свобода за всеми рамками обыденной жизни. Эльвира приносит сердцу особое чувство гармонии в слегка необарочном уклоне на фоне неуловимого водопада
.неуловимый водопад слов. Можно сказать, что речь идет об уходе от языковых стандартов. Многозначительный, насколько позволяет в выражении современность, ее стих тем не менее инкрустирован патиной старины и поэтому строго организован.
Эта поэзия движется в свою собственную сферу существования и понимания. Тем не менее, сегмент фонологического и семантического замечательно сбалансирован. Это поэзия, которая не отделилась от общества и его проблем и в то же время указывает на трагедию индивидуального существования. Она ищет более глубокий смысл.
.
*
Этот поэт умеет указать на значимость предмета, даже если некоторые части были показаны в негативном ключе. Однако следует отметить, что, по существу, она стремится к уравновешенному изображению жизни, без напыщенности в какую-либо сторону и без намерения выкачать чужую душу и поставить ее в состояние напряжения. Она обходит стороной ухаживания, становится внимательным наблюдателем и предсказателем их судьбы по разным системам оценки. В таком наблюдении и проблематизации военных и послевоенных судеб сирийских, боснийских и
.
проблематизируя военные и послевоенные судьбы сирийских, боснийских и санджакских лиц без гражданства, оно движимо прежде всего нравственными и интеллектуальными побуждениями. Как неохотный участник этих событий, он обнаружит то, что можно было бы назвать непросвещенным деспотизмом над недостаточно рациональным субъектом.
Отрицательный опыт существования есть еще номен-деятельность этой поэзии, но утонченное поэтическое творчество внутри микроструктуры, не сдерживаемое непосредственностью, подсказывает широкий диапазон усилий отдельных
.
возможна коррекция и доработка. Во всяком случае, они созданы в ожидании: отнюдь не востока, но ни запада, ни юга, а холодного севера, смысл которого (речевой синтаксис) он пытается расплавить в избытке коннотативности и соблазнительная атмосфера.
*
Эльвира – поэт с цепляющим смыслом. Ее стих не разрывается смутными ассоциациями, не уходит безвозвратно в неизвестность, а сохраняет зримые и узнаваемые очертания мира. Первичная твердыня этой поэзии не оставит без внимания связь с первоисточником, который кажется
.