из черной ленты битого асфальта
выныривают желтые глаза
машин, несущихся навстречу мне и ветру.
прерывистой сменяется сплошная,
запутываясь в сетках городов,
где бьют в упор кордоны и форсажи,
фиксируя поток, как дзига вертов,
нейтрализуя взрыв непослушанья.
на лицах, ретушированных сажей,
круги зрачков, опаловая смальта,
гремящий круг, помазанный рамзан.
взъерошен бык и пьян тореадор.
ползёт колонна чёрных номеров,
пытаясь скрыть маршрут перемещений.
всё гуще воздух, непроглядней тьма,
на гроздьях гнева высохшая боль.
на листьях крыш прожилки проводов
набухли венами, очерчены мишени.
защитный цвет бронированных душ,
защитный слой телесной оболочки,
на веках вековечная сурьма.
в кабине капитан и скарамуш,
из каждого не выдавишь и строчки.
по найму труд, по графику любовь.
задерни шторку, выйди в лобовую,
бумажную сминая середину.
с короткой выдержкой работает затвор.
когда от света фар в глазах темнеет,
не угадать последствия тарана.
в кювете тлеет чёрный воронок.
лишь регистратор не спеша моргнёт экраном,
покажет мутный вид слепым пигмеям,
расскажет вздор оглохнувшей медине.
судья промямлит лживый приговор.
всё мимикрирует под мебель бытовую.
ошибка выжившего, серый бегунок.