Ночь над бухтой, звезды… Лунный лучик
в душном доме спит на потолке.
Стол, свеча, угрюмый подпоручик,
что-то пишет в мятом дневнике.
Трупный запах, гарь, в телегах стоны —
это братки мрут под каланчой.
Завтра новый штурм. На бастионы
враг полезет красной саранчой.
Город спит. Узор на небе вышит.
«Как не скорбно мне осознавать,
пишет офицер, — но смерть уж дышит
мне в лицо и завтра умирать.
За царя, за веру… к черту веру!
Утром ждет разбитый бастион,
Шквал огня, вонь пороха и серы,
и усыпанный телами склон.
Взрывы, вопли, мысли о жестоком,
горы трупов, гром, оглохший слух
— все смешается под Божьим оком:
храбрость, трусость, злоба, стойкий дух.
Человек, на что в своем беспутстве
перед Богом будешь уповать?
Лишь в одном ты преуспел искусстве,
и искусство это — убивать».
Ночь прохладу льет за потный ворот,
полночь бьет, накатывает дрем.
«Не уверен, что удержим город.
Но уверен, с честью мы умрем».
Стол, свеча, затекший позвоночник.
Волны в бухте шепчутся с листвой.
— Спать, — шепнул угрюмый полуночник
и поставил подпись: «Лев Толстой».