Цветут сирени в Луге на вокзале,
и остановка мне всего страшней;
за что меня любовью наказали,
зачем цепями приковали к ней?
Хочу забыть любовь, разлуку, Лугу
и все жарой пронизанные дни,
но вновь хожу по замкнутому кругу,
где лишь один сирени и огни.
Но всё же глаз твоих уже не видеть,
моя родная, больше не смогу,
забыться ни в Колхиде, ни в Тавриде,
где беспилотник тлеет на снегу;
и сердце вновь готово разорваться,
как будто сбито средством ПВО, –
зачем мне мир, война, богатство, братство, –
мне нужен взгляд твой – страшно без него!
Но снова еду и деревни вижу,
и белую Луну при свете дня,
и взор болот тяжёлый, неподвижный,
полёт орла и бег худых дворняг
на станциях. Судьба меня бросает,
или небрежен сам к следам судьбы?
Я признаюсь тебе одним касаньем
и не желаю больше встреч любых!
Поэтому готов бежать и падать,
и представлять, что вдруг забьёт набат,
и восхищаться яблоневым садом,
и ждать за летом новый листопад.
Теперь одно твоё лишь имя снится,
и так же просто, как бокал вина,
я поцелуй твой пью без репетиций,
уже узнав, чем манит глубина.
И ту секунду первую припомню,
когда вошёл, едва не оробев,
как на пригорке – крест и колокольню,
шлагбаум ржавый и колёс напев…