Я уткнулся глазами в крыши,
Петербургские крыши строгие,
в жесть, морщины и судороги,
и глубокие синие пролежни.
Там по крышам гуляла цапля желтая.
И топтала буквы кириллицы,
иудейские и греческие.
На худущих ногах кольца желтые.
И крутились сквозь стужу метелицы
на просторах судьбы-мельницы.
Мандельштама тень и тень Троцкого,
и Урицкого, и Бродского.
Боже, жили они жизни разные:
то трусливые, то отважные.
Выбирай, получай и радуйся
Улыбайся, ругайся и балуйся.
А потом целовали любимую,
закрывали глаза невинные
пятаками медными круглыми.
Убивали и были убитыми
одурманены думами мутными
Где же вы сейчас души погубленных?
Позабытые и насупленные.
Вы безликие, вы задумчивы.
Вы напрасные, вы несчастные.
И на лбах у вас звезды желтые…
Под ногами тропы горные,
и лесные тропинки хмурые.
Петербургские крыши холодные.
С них стекают дожди желтые.
А под ними фасады модные.
Черепахи в брюках - бронзовые.
А вокруг пулеметы грозные.
И скрипит своей речью юродивый,
тот нахальный юрист находчивый.
5.6.23