"В битвах пропитаны наши шинели
Запахом крови и дымом костра.
В зной наши души не раз леденели,
В стужу сердца обжигала жара.
Шли мы в атаку по острым каменьям,
Зарева нас вырывали из тьмы.
Впору поднять десяти поколеньям
Тяжесть, которую подняли мы.
Поэт Алексей Сурков.
23 августа 1942 года, в ставке Гитлера, состоялось совещание, посвященное подготовке наступления на Ленинград. В указаниях Гитлера говорилось: «Операция «Нордлихт» является лишь средством для освобождения Балтийского моря и овладения Карельским перешейком. Задача: 1-й этап – окружить Ленинград и установить связь с финнами; 2-й этап – ОВЛАДЕТЬ ЛЕНИНГРАДОМ И СРОВНЯТЬ ЕГО С ЗЕМЛЁЙ!"
Вот такие планы были у прожорливого лавочника, подмявшего под себя Европу. Но ведь гитлер не знал, что РОССИЯ - это не Европа! Читая воспоминания немцев, оставшихся в живых, понимаешь, что до вторжения в Советский Союз они не сталкивались с таким героизмом и сопротивлением, которое всегда было в крови у русского солдата. В других европейских странах, по их словам, имели место единичные подвиги военнослужащих, но советские солдаты проявляли массовый героизм. ВысокА была цена! Но наши воины не думали о цене. Они думали о Родине. Был дан приказ: "Сражаться до последнего патрона!" И русский солдат сражался.
Воспоминания бойцов 376 стрелковой отдельной дивизии.
"К линии фронта шли МАРШЕМ, ежедневно преодолевая 30 км. Слипались глаза. Ноги отказывали идти. У леса разгребали снег и замертво валились на него для короткого сна. В страшную пургу, под непрерывном обстрелом немецкой авиации мы прошли 250 км. Однажды повалил мокрый снег. Все промёрзли до нитки, но костры жечь нельзя. В небе – противник. 29 декабря 1941 года дивизия прибыла на Волховский фронт и на следующий день получила боевое крещение. Наша дивизия вступила в бой в районе Чудово на реке Волхов."
"Бомбили не переставая. У медпункта снесло крышу, на раненых посыпались осколки стекла, дерева и земли. Пришлось перенести их в подвал. Потом закончился керосин, и мы стали жечь электрический провод для освещения. Удушливый запах был ужасен. Не было воды. И мы топили снег. Выбегали, и набирали в котелки снег, он чуть таял, и мы давали его раненым".
"Полковой медпункт развернулся в деревянном домике на берегу реки Оскуй севернее Чудова. И начался бой. Тяжёлый, кровопролитный. Он продолжался под непрерывной бомбёжкой с воздуха. Раненые поступали днём и ночью. Врачи и фельдшеры работали по 20 часов в сутки. К концу первого дня боя из 24 санитаров носильщиков в строю осталось шесть".
"Наступление 376-й дивизии поддерживала 5-я батарея 23-го гвардейского артполка 4-й гвардейской дивизии. Командование фронта приказало ей от Ольховки перейти к коридору и ударить по немцам с северного фланга. Батарея успешно вела огонь по немецкой пехоте, но подавить массированные залпы германской артиллерии она не могла из-за нехватки снарядов, тем более не имея прикрытия с воздуха.
В этот день младший политрук Т.П. Андрейкович, литсотрудник газеты 65-й дивизии «За счастье Родины» записал в дневнике:"Вражеская авиация свирепствует. Днем совершенно невозможно не только проехать пройти к переднему краю. Стервятники охотятся за каждым. На шоссе творится что-то ужасное. Нет клочка земли, где бы не рвались снаряды и мины. Враг не прекращает атак. Но наши поредевшие, измученные подразделения стоят как вкопанные."
"376 дивизия была ударной силой. Ее перебрасывали на самые трудные участки фронта. Надо было выручить 2 ударную армию из окружения. Эта задача была поручена 59 армии Волховского фронта, в составе которой сражались сибиряки, и они вывели немало окруженных бойцов, создав 800-метровый коридор."
"Дивизия в течение 10 дней отражала контратаки превосходящих сил противника. Борьба за горловину шла не на жизнь, а на смерть. Были такие критические минуты, когда, казалось, наступил предел, — болота, вода, холод, непрерывные налеты пикирующих бомбардировщиков и шквалы пулеметного и артиллерийского огня по скучившейся, как на пятачке, ничем не прикрытой с воздуха группировке, всюду масса незахороненных трупов, своих и противника — все это сложилось на плечи тех, кто стоял насмерть».
"В разгаре было лето 1942 года, а любанцы еще в зимнем обмундировании, вернее, в том, что осталось от него. Из изодранных вдрызг ватников и ватных брюк торчали клочья почерневшей ваты. Ушанки, шинели были покрыты рыжими, бурыми и черными подпалинами от огня костров. Подошвы сапог и ботинок многим приходилось прикручивать проволокой. От длительного голодания у каждого второго воина цинга, дистрофия. От многонедельного пребывания в воде распухли суставы. Давно небритые лица и руки изъедены гнусом. Те, кто еще мог стоять на ногах, вели под руки или несли на самодельных носилках раненых и окончательно обессилевших товарищей..."
"После очередного полного перекрытия мясноборской горловины узкий «коридор» ценой больших жертв был прорублен заново. 24-26 июня под губительным обстрелом из кольца вырывались последние окруженные любанцы: больные, раненые, выбившиеся из сил... С боем выходили подразделения, оставленные командованием для прикрытия отхода. Добравшись наконец до передовых позиций наших войск, некоторые любанцы становились на колени и целовали обетованную Большую землю, обнимали сосны и ели, растущие на этой земле..."
"Полевые карты убедительно говорили, что в такую местность, как Мясной бор пробраться человеку нельзя. А нам нужно было вести бои против противника. Боевые исходные позиции представляли собой небольшие опорные пункты, окружённые болотами. Стояла жестокая зима. Вкопать орудия в землю невозможно. И когда подошла артиллерия, бойцы руками подтягивали её к переднему краю".
"Рукопашный бой страшен уже тем, что свою смерть можно разглядеть в лицо. Но тогда мы просто шли на нее, вопреки всякой военной, да и обычной жизненной логике. И у немцев сдали нервы. Они побежали, на своей шкуре испытав, что такое ожесточение русских, в которых вселилась такая невиданная ярость. Против нее никакая сила не устоит!"
"От разрывов бомб, снарядов и мин, торфяные болота ходили ходуном. Артиллерия была на конной тяге. И когда полк менял огневую позицию, солдаты и офицеры на руках тащили не только орудия, но и лошадей вытаскивали из болотистой тины. Но никто из нас не прятался за спины товарищей. На моих глазах на мине подорвался сапёр, с которым я разговаривала пять минут назад. И ничего не осталось от него. Кусочки слизи, разбросанные по земле..."
Эти воспоминания не будут даже тысячной частью всех документальных рассказов фронтовиков. Книгу надо читать. Пересказать её нельзя. Факт остаётся фактом - люди воевали в нечеловеческих условиях, в аду. И я не знаю что может быть страшнее войны. После прочитанного только один вопрос тревожил меня:
"Почему люди, называющие себя здравомыслящими, устраивают кровавые войны? Почему некоторые двуногие считают вправе решать судьбы других людей? ПОЧЕМУ? Ответа нет. Но есть малое утешение в словах одного светлого и чистого человека: Паисия Святогорца.
"Я бы сошел с ума от несправедливости этого мира, если бы не знал, что последнее слово останется за Господом Богом!"
Продолжение следует. http://stihi.ru/2023/06/12/3921