бейся током. мурлычь котом.
стыдно будет уже потом.
***
…так проходит мирская слава и местная челядь.
слава богу, что для стабильности современному человеку
засушить надо лютик и мятлик, фенечку и два чека.
шутка ли: язык остроумия выпрямляет челюсть!
мудрые, грустные люди к тебе возвращаются через
такие долгие дни,
практически через полвека.
***
взгляд за стены лесного храма
мокрый луг и сосновый бор
вам зимой не найти собор
выше острова валаама
дольше жаркой сухой степи
тоньше пущенных стрел из лука
и в окрестностях нет ни звука
только сумерки шепчут «спи»
вдруг заропщет вечерний звон
колокольными голосами
и грядут перелески сами
рощи, чащи со всех сторон
ветро-мельничные колёса
дождь, просёлок и бересклет
мир с картин передвижных лет
от сокольников и до плёса
пусть года пробегают мимо
плуг и борозды на меже
тихо дремлют, хотя уже
печь глотает остатки дыма
и избушка моя сопрела
потому на свою беду
беспричинно и верно жду
этот холод ещё с апреля
тренькай, певчая птичка зяблик,
получается хорошо!
собирается в путь мешок
золотистых осенних яблок
ржи, камеди и барбариса
в низком домике, а пока
дай мне лука и чеснока
дай мне стрел из побегов тиса
дай лущёный мне стебелёк
смастери из брусочка крестик
сяду ближе, поплачем вместе
жаль, что ты от меня далёк
***
от безудержной лёгкости
к тяжести школьного ранца:
возвращаешься к стадии
кратера-протуберанца.
когда вновь посетишь
этот город моральных устоев,
ты, конечно же, будешь достоин.
ты будешь достоин.
***
господа, товарищи-граждане, челобитьё!
выходи же на площадь, заполни же гладь её!
не пристало, однако похвастайся про чутьё:
не обманывает лет двести.
понимаешь, чтоб выбраться вам из такой дыры,
оказавшись не сирым, сереющим и сырым,
высыпай на ладонь по зёрнышку, матурым:
поле маково, честь по чести.
ты ведь к самому близкому льнёшь неприкрыто лбом,
потому что родное — оно как в себе, в любом,
упускаешь сквозь пальцы и думаешь: поделом,
ну чего ещё не хватило?
ну каких не достало мне слов, увертюр, вещей,
что разили бы в самую суть, проникали в щель,
достигали бы цель и взлетали наверх; вообще —
на тебе килограмм тротила.
вдруг попробуешь выхватить сёдла и свой колчан,
перестанешь жить в опере, где тебе хан кончак
преподносит меха и шелка, серебро, чак-чак.
ни дарованным, ни коварством.
ничего не выходит, не складывается ничерта,
кроме того, что ты эхом встречаешь под вечер там —
кроме того, что, наверное, мин сине яратам,
но ты путаешься в татарском.
***
проснись средь ночи
от скрипа, всхлипа
а между прочим
так плачет липа
стучит в окошко
нагая ветка
но ты немножко
как малолетка
всерьёз, однако
туфта и липа
ни дня, ни знака
чего-то типа
но ты вполуха
а всё же слышишь
как шепчет глухо
и жмётся к крыше
и льнёт к запястьям
минуя плечи
какое счастье
какая встреча
уймись, салага
в её природе
ни дна, ни шага
чего-то вроде
цикады скерцо
прохлада, вечер
так бьётся сердце
нечеловечье
ей слишком много
коры и трещин
прости ей бога
что был завещан
смирись, растяпа
нашлась пропажа
такая шляпа
такая лажа
по крайней мере
ты жив отныне
до гроба верен
своей святыне
как сын господень
как сон свободен
но не для родин
где плачет липа
и что-то вроде
и что-то типа
***
горбушка неба по центру скукожилась и несмело,
превращаясь в двойную полыхающую полосу,
с левого бока слегка подрумянилась, порозовела,
стала, как говорит моя мама, совсем алсу:
на спектр оттенков светлее, чем шелковица,
чем жимолость, можжевеловые ягоды или ирга.
сложно определить, когда тебе следует остановиться,
если в масштабах сердца расходятся тысячи тысяч га.
где я и где мировая канва — естественно, наглое дело,
есть лишь цветная однонаправленная черта:
как я восторгалась и плакала, что я сегодня надела,
чего натворила-наделала, родинок сколько у рта,
откуда во мне такие нектариновые прожилки,
и прочее, прочее… я констатирую с улыбкой наперевес:
мой ветер июньского нрава, смешливый и пылкий,
заплывает в историю вечности вместе с горбушкой небес.
***
я ракушку-ёж
отыскал с утра
и из недр её
из её нутра
зашумел прилив
по морской тропе
я наелся слив
три строки пропел
и заснул в грозу
словно кот басё
кстати, выпал зуб
я узе басёй
***
переживаю — да переживу и пережую:
вместо оценочных литер латиницы вижу ю.
точно, спасибо большое, пожалуйста, вот, возьми.
дальше по списку провал, имитация, дежавю.
строчку забытой мелодии something is breaking you
можно додумать до истины: мир сотворён людьми.
но напевать по инерции something is breaking me.
***
крест ветшает, скосившись к востоку.
остров узок, как нос корабля.
он врезается в озеро сбоку,
будто всё начинает с нуля:
там всевышний небрежной рукою
капнул в небо чуть-чуть молока
и над вечным седым беспокоем
разметал в синеве облака.
***
крапинка моя, капелька, мандариновая долька,
чего бы ты ни желала, не перелистывай только
мою неизбежность; там ведь, кроме меня, никого нет.
авось автор споткнётся о форзац и не догонит,
косточка моя, черешенка, не закрывай, пока что рано:
я ещё не попутешествовал по ледовитому океану,
не повстречал горбатых китов, и кольчатых нерп, и косаток.
сказал бы, что от бытия мне назначен сухой остаток —
тогда пришлось бы присочинить, но лучше не надо.
я и так прозябаю на замороженной суше вторую декаду,
совершенно не представляя, сколько прошло на самом деле.
потому что в условиях оторванности работаешь на пределе,
по-другому никак. человек ноги протянет, если не захочет.
помню, стучат утром в стену мою с обоями в цветочек,
дескать, петрович, не забудь свой молоток да каску,
дожили… бусинка моя, пуговка, послушаешь сказку?
ну что ты, конечно не страшная. это будет сказка о заполярье.
в тридевятом царстве, за крутыми айсбергами, за синей ярью,
зимую я в капсуле, ем в тишине, без людей коснею.
и ладно бы вправду зима бескрайняя, чёрт бы с нею —
на углы временного пристанища наплывает морок.
подожди, моя радость, немного осталось — страничек сорок
до станций моих земных, полярных и орбитальных.
забери тишину этих звуков, шипящих и палатальных,
и я не потеряю ни грамма мякоти, слякоти; не выпью йоду
или яду; то есть не обмелею, не изменюсь ни на йоту,
даже если в конце концов перестану говорить о чуде.
всякая история имеет продолжение в том, что будет,
что всё-таки останется подверженным прежним смыслам.
на моей станции так безлюдно, что дым идёт коромыслом,
так бесчеловечно и одиноко; обход территории, один фонарик,
радиопомехи, сто лет за неделю, но к запаху гари к
третьему дню привыкаешь; хочется иногда услышать,
как выходит из строя центральный монитор этажом выше
или как горько ревут белые медведи, зовя с неба медведиц
(их здесь не разглядишь); а суточный цикл — из сущих безделиц:
размышления, пятнышко моё, камушек, о былом да вечном,
ибо к этому располагает и счёт овечий, и путь млечный,
ночь и северное сияние. в общем-то, космос близко,
но одновременно далеко; у тебя на ужин салат из редиски
и порея. я вот уже младший научный сотрудник,
«в степях заблудившийся путник», скорее, спутник
неопознанной формы чужой жизни, хотя сонливость
способна на дурацкий розыгрыш. ты бы удивилась
и не поверила, что снег когда-нибудь завершится.
между тем я оттаиваю благодаря чаю с душицей,
мятой и чабрецом, мятой простыни и первому слову.
какое-то странное марево, логово, богово — ново,
всё существование в этом отрезке, что был мне отпущен;
трещинка моя, луковка, недолго в мире текущем
мне осталось — страничек пять, может, меньше,
главное — ты меня не увидишь в списках умерших
не потому, что книжка закончилась, как арктическая земля.
просто их, искорка, тут некому составлять.
***
на судьбу ты пел и цокал
говорил мне — привыкай
где я, финист ясный сокол
где я, верный хоукай
злые сёстры строят козни
в окна вставили ножи
спишь, не знаешь: довелось мне
этой ночью пережить
муки сердца; я повержен
завтра, чувствую, казнят
но не схватят, не удержат
не закроют здесь меня
ни решётки, ни осколки
я не дам им всем уйти
пить хрусталь и спать на шёлке
повернуть на полпути
ты смеёшься, ты не веришь
в этот зверский самосуд
луч держав, восход империй
в никуда меня несут
добрый молодец, у склона
твоих птичьих долгих лет
стережёшь царя гвидона
но лишь мой найдёшь скелет
гладь реки заместо стёкол
и пускай не тут, пускай
где ты, финист ясный сокол
где ты, верный хоукай
***
иногда возникают такие вот фольклорные сентенции,
которые не вставишь в научные публикации.
запомни, если будешь участвовать в конференции:
некоторые тексты не требуют интонации,
ибо слышатся, словно выстрелили тебе в голову,
и теперь тебе череп вскрывает щебечущая флотилия.
взращивай как зёрнышко роковую пульку из олова,
каждый день задавай ей неудобный вопрос «во плоти ли я» —
и тогда, возможно, они сложатся во что-то путное,
эти сумасшедшие клёкот, стрекотня и чириканье.
ощущение, к счастью или нет, этюдно-минутное,
не искушаемое очарованием, вернее, хмыканьем:
словом, однажды гвалт превзойдёт твои ожидания,
на рефлексы натуры отвечая забавными звуками.
и всё-таки некоторые тексты не имеют звучания,
потому что бог с нами разговаривает только буквами.
***
уходим прочь,
примерно зная свою границу.
смешна тюрьма моя и темница:
бредёт верблюдами вереница
ночных миров, только эта ночь
глядит в прицел.
темно, и вечность парит над миром,
но тело, выдав одним шарниром,
одним лишь мускулом на лице,
уже не здесь.
не тронь детей моих, злая кара,
как солнце тронуло бы икара,
хоть он был в перьях и воске весь;
черней смолы,
черней золы мы до встречи с утром.
мне надо вырасти очень мудрым —
и ночь блеснёт моим перламутром:
кызым сначала, потом улым.
***
в любой иерархии ты как папоротник, плаун или хвощ
— помните, мы такое по биологии проходили, —
чуть серьёзнее мха, чуть случайней, чем прихоть, или
еле заметней того, кто вещ и нищ, всемогущ и тощ,
в целом, ты что-то вроде находки майского вечера. и да,
едва обнаружишь себя на четвёртом этаже филфака
недалеко от времён лайковых перчаток, мундира и фрака,
как бы это помягче сказать… беги? не то будет беда,
очень, знаете, тяжело удержаться от «yes, i feel» им вслед:
они понимающе скалятся, пока ты включаешь дуру
(ну подумаешь, выбрала, прости господи, литературу,
да какой же из неё получится литературовед),
но не видят, как ты улыбаешься прозой или стихом,
как только что наведённая анархия, суета и смута.
а ты выглянешь ветреным днём из окна института
и с удовольствием бросишь в них листиками и мхом.
***
хочу обучиться и стать регистром
сплотив музыкальную
чернь и знать
вобрать в себя всё
разложить на искры
и больше ни разу
не умирать
***
мой император,
наверное, это я
— тот, вопреки кому вы
взошли на трон.
тысячи лет уже
долг мой огнём объят:
мне его выплатить
кровью и серебром,
вам — затоптав его угли,
рассеять прах.
пепел же сразу
вплетётся в январский снег.
всё, что в вас зрело:
тоска, безысходность, страх, —
всё, что считали за слабость
из века в век,
вдруг перестанет быть ложью,
ярмом и тьмой.
титул "преступникъ" на шее
и "бесъ" на лбу
может быть даже присягой,
но не прямой.
мой государь,
если б я выбирал судьбу,
то предпочёл бы заметить,
что взгляд ваш — лёд,
словно земля
провернулась вокруг оси.
перед рассветом
в груди ничего не жжёт.
(ты затушил это пламя,
как я просил.)
***
чтобы быть посвящённым в раскрытие тайн,
доставай фолиант с верхней полки — читай
обо всём, что стиралось, поддавшись волне,
ведь, о жизнь, ты прекрасна, прекрасна вполне —
там, где явь выступает за грань миража,
ты быстрее всего возникаешь; мне жаль,
но её так легко потерять в темноте,
в этом хитросплетении фабул и тем
— и однажды найти средь рунических строк,
проглядев и по краю, и наискосок,
не забыв ни одной из легенд, что учил.
при изменчивом свете оплывшей свечи
вспоминай о поверьях, которых не ждём:
о христе, умывающем землю дождём
и способном на множество всяких чудес;
об аллахе — в казане и в надписи "без",
о коралловом будде морских черепах,
что усопшим на дне украшал черепа —
обо всём, что утратилось в омуте дней.
вспоминаешь про жизнь — и возводишь над ней
непокорное времени слово о нас,
поднимающих лица к вселенной в анфас…
но, пожалуй, мы смотрим, ныряя во мглу,
и нас бог продевает в чужую иглу —
непохожих, других, незнакомых, не тех.
ты закуришь и тихо споёшь “в темноте”.
***
на твоём языке смеётся такая заумь, что дыр бул щыл
отзывается полусолёным, как сыр дор блю:
мы с балкона будем скидываться по рублю,
будто никто нас с детства к аккуратности не приобщил.
бог тебя знает, зачем ты меня сюда притащил,
если я тебя вот уже полсекунды как
не люблю.
28.05.2023. — 13.06.2023.