Я, конечно, не сразу поняла, что внесет в мою жизнь этот молодой, красивый и такой необычный мужчина и его «любимый джаз». Поняли: друг без друга – не можем, а как жить вместе – не знаем. Наученная горьким опытом я пыталась объяснить Герману свою позицию. Замуж - не хочу! Официальная печать для меня – формальность: она не гарантирует прочность союза. Брак – дело серьезное и большое испытание. Нельзя бросаться в него, как в омут. Надо узнать и принять друг друга. А у нас нет уединения и независимости. Именно это дает возможность определиться истинным чувствам и характеру отношений. Наша любовь – это «Tea for two»! И только для двоих! Иначе мы с тобой как на сцене, а зрители – в первом ряду! Ведь, жить придется в большой семье – всех нас теперь семеро! Фактически - три семьи в трехкомнатной квартире. В одной комнате - пожилые родители, мама еще работает, а папа очень болен. Во второй комнате, проходной, за занавеской, - моя сестра Саня, студентка ВГИКа, с мужем-кинорежиссером. А в третьей - мы с тобой и моя Анюта -первоклассница. В общем, «полна коробочка»! И у каждого своя жизнь! И каждый, в сущности, живет для себя, согласно своей натуре: характеру, опыту жизни и ее ритму, привычкам, интересам и целям, возрасту и здоровью, наконец, а также и обстоятельствам жизни. И эти особенности своего «я» необходимо согласовать, совместить в жизни с другим «я», совершенно незнакомым, как другая планета. Если не будет такого приятия, совместимости, все закончится охлаждением и отторжением. Вот так… Задумаешься, как жить дальше. Всего полтора года назад здесь, в этом доме, моя «любовная лодка разбилась о быт». Сколько можно испытывать судьбу?! Я тогда ещё не знала пословицу Германа «Только глупый наступает на одни и те же грабли, умный – всегда на разные». «Ума» прибавилось, а новые «грабли», в чем я убеждалась всё больше, попались непростые…
Все обсудили с Германом и договорились «на берегу»: жить будем на два дома. Теперь это называют «гостевым браком», а в то время такие отношения осуждались и обычно скрывались. При наших, таких разных, профессиях и количестве домочадцев жизнь вместе постоянно исключается. Играть на инструментах и репетировать - только у себя, на Басманной. Ночевать – у нас, на Казакова, и то - не каждый день – по договоренности. Я рано встаю проводить Анюту в школу, и у меня - утренние часы занятий в ВИИЯ*. Как и где проводить свободное время, будем планировать отдельно – по ситуации. Благо, живем в получасе ходьбы друг от друга. Ведь, видеться каждый день – большая роскошь! Моя работа в институте, Анюта-первоклассница, родители, дела и заботы по дому – это каждый день, будни. А наши отношения, наши встречи – это праздник! Нельзя смешивать одно с другим. И пусть только любовь правит нашим миром! «Tea for two»! И только для двоих! Какой прекрасный, просто фантастический проект! (Кстати, позже, ради «красна словца» - а может, и не только - Герман переделал русскую пословицу,
вставив всего одну букву в слово «будни»: «Брак –это не только праздники, но и блудни»).
Однако мой четкий проект, по которому всем хватало места и каждый мог жить своей жизнью, Герман стал постепенно «расшатывать», как алкоголик вшитую «торпеду». Старался как можно больше времени проводить вместе у нас с Анютой. Сначала он выпросил ношеную, но плотную маленькую беретку моей Анечки, пришил к ней по кругу резинку от трусов, прорезал в центре дырку и надел это сооружение на раструб флюгельгорна - получилась мягкая сурдина. Потом сел перед сервантом, распахнул его дверцы, вставил вглубь раструб инструмента с надетой береткой и …заиграл. «И-и! Звучит совсем негромко, звук яркий, глухой и очень красивый. Как он может кому-то мешать?!» Действительно, кому? Не слышать эти дивные звуки-упражнения нельзя, а слушать – невозможно: есть неотложные занятия, требующие тишины и сосредоточенности. А когда он, упражняясь на трубе или флюгельгорне, издавал невыносимые, пронзительно высокие звуки, тут я просто бросалась на него: «Тише! Тише!». А он, будто размышляя вслух, говорил: «Да-а…Тебе бы бухгалтера… с деревянными счётами… Он сидел бы за столом в уголке и пальчиком бы по счётам «щёлк-щёлк-щёлк». И тихо, и звук приятный!». - «Ты прав! Для меня это - идеальный вариант – надо подумать…».
Первые попытки играть у нас в квартире я пресекала решительно и, как китаец, упрямо следовала своему проекту. Но сердце надрывалось. Бывало, подойдет, обнимет, глаза по-собачьи преданные: «И-и, не прогоняй! Я немножко поиграю – в сервант, а скоро мне уже и на работу…». Ну, как тут устоять! Да еще и с особо сильным у русских женщин материнским инстинктом в отношении к своему мужчине –излишней заботе и опеке. Приготовить еду и одежду, накормить, проводить, а то и сопроводить, не морочить голову бытовыми проблемами, встретить, выслушать… Это развращает: освобождая от многих обязанностей, становится привычным и обыденным. А ведь эта незаметная работа и время, оторванное от себя, и есть ежедневный маленький «подвиг» выражения истинных чувств. Так постепенно, применяя тактику «мягкой силы», хотя мы еще не знали названия этого эффективного приема воздействия в отношениях, Герман не только стал часто заниматься на духовых у нас в квартире, но и перешел к дальнейшей «оккупации» территории. Правда, это произошло уже тогда, когда освободилась средняя, проходная, комната. В ней теперь занималась и спала Анюта. Я же решила со временем преобразовать ее в гостиную, а пока купила большой овальный стол. Он мог служить для приема гостей, а главное - для моего домашнего бизнеса - кройки и шитья женских брюк разных фасонов. Стремительная мода на них околдовала русских женщин и уничтожила все запреты.
И вот в конце длинного коридора, который вел в будущую гостиную, Герман отгородил метр с небольшим для своей «мастерской». Сначала там стоял чемодан для всяких слесарных инструментов. Для них смастерил и повесил полки до потолка. Под полками – стол, на котором можно расположиться, делая мелкую работу. Столешница у стола откидная, а под ней притаился …токарный станок! Выдвижной – на колесах! Встать-то он встал в этот проем, но, чтобы на нем работать, его нужно было выкатить …в гостиную! И вот тут-то мы поняли: звук трубы или флюгельгорна – это тихая, сладкая колыбельная в сравнении с рёвом токарного станка. Как гром среди ясного неба, пришло осознание: этот железный монстр поставил точку в нашей жизни «на два дома»! Теперь уже ничто не сможет разлучить нас: мы вместе – станок и я! Пора перейти от затянувшейся обороны к решительному наступлению! Покой и порядок в доме необходимы. А чтобы прикрыть открытый зев домашнего заводского цеха, повесила красивую, с большими цветами занавеску, осветив ее изнутри. И довольный Герман непременно перед гостями поднимал «занавес» и гордо произносил: «Каждый музыкант должен любить свой инструмент!».
Шли годы… Конечно, прибавление второй,проходной, комнаты во многом решило «квартирный вопрос». У нас появился не только токарный станок, но и полуконцертный рояль! Он занял свое достойное место в комнате, которая стала кабинетом Германа и нашей спальней. Рояль этот был перевезен из Ленинграда. Там он стоял в квартире бывшего отчима Германа, замечательного, очаровательного дяди Толи, и не использовался по назначению. Красавец, интересный человек и знаменитый инженер, Воронин Анатолий Николаевич за свои изобретения (без защиты диссертации) получил ученую степень доктора технических наук и возглавил большое и важное конструкторское бюро. Фактически он заменил Герману отца, погибшего в самом начале войны. Все отроческие годы был рядом и повлиял на него, развивая интерес к технике, машинам, инструментам, шахматам, путешествиям на велосипедах, машине, и даже брал его на охоту (правда, для отрицательных впечатлений хватило одного раза). Ориентироваться на местности, разжечь костер, поставить палатку, организовать ночлег в лесу – для Германа все было в охотку, знакомо и интересно. Дядю Толю вспоминал часто с благодарностью и любовью. Я тоже его полюбила.
Каждый год Герман делал мне предложение: «И-и, давай запишемся!» «ЗАписаться», по его терминологии, значило «зарегистрировать брак», а «РАСписаться» -«развестись». И каждый раз по разным причинам я отказывалась: «Зачем?» - «В гостинице сможем заселиться вместе...».
Мы проверили себя – 10 лет прожили вместе. И теперь эта «особо важная» причина, помимо других, стала поводом, чтобы «записаться». При наших поездках с Германом на концерты в Тбилиси и Ленинград нам не позволили поселиться в одном номере, что доставило большие хлопоты и неудобства и очень испортило нам настроение. И печать в паспорте стала необходимостью.
А-а, печать, старая знакомая… Привет!
Давненько не виделись! Надеюсь, надолго! Я теперь больше не жду принца на белом коне – я его уже встретила, только без коня, зато … - с трубой! И дала обет - служить ему и его Делу - джазу! Беру на себя обязательство стойко переносить все трудности и испытания семейной жизни. И пусть мне помогает и дальше неистраченная сила любви, сострадания и нежности к моему спутнику жизни!
А дальше – сухие формальности ЗАГСа. Записали на ближайшее воскресенье - 17 апреля 1976 года, в день коммунистического субботника. В воскресенье утром нам позвонили проверить, все ли документы в порядке, и сообщили, что нужно прийти на два часа раньше и с двумя свидетелями. Герман призадумался: кого бы в такую рань позвать в свидетели. Все наши или спят после ночной работы, или - на субботнике. Свободен может быть только иностранец! И тут же позвонил итальянцу Нелло. Тот спросонья долго не мог понять причину столь раннего звонка, а когда, наконец, понял, сразу согласился – дело-то важное. Уже позже узнала: итальянец Нелло, молодой человек лет 25-ти, уже несколько лет жил в Москве. Любит джаз, часто ходит на концерты, знаком с многими музыкантами. Приветливый, светский. Его мама-коммунистка, преследуемая властями, переехала с сыном жить в Россию, работает на радио, ведет передачи на итальянском языке. Оба неплохо говорят по-русски. Вот такой свидетель! А второго свидетеля Герман привел прямо «с улицы».
И пошли в ЗАГС… С нами дело прошло очень быстро, по-деловому. Без цветов, шампанского и фотографий. Одеты мы были скромно, буднично. На все вопросы ответили «да, да», поцеловались и, довольные, покинули мрачноватое здание ЗАГСа. Вышли на улицу. Весна. Солнце. Сколько всего еще впереди… А Герман достает паспорт и, гордый, открывает страничку – а печати-то нет! Я решила, что он шутит: вот здорово - ты женат, а без печати - вольная пташка! Но по расстроенному виду поняла: это не шутка. «Подождите меня! Я – мигом!». И побежал назад. Минут через 15 возвращается гордый и счастливый – с печатью! Наконец-то «записались»!
О нашей регистрации и своем обете известила друзей на дне рождения Германа, произнеся это сообщение в виде тоста, чем их поразила и заставила запомнить мои слова надолго…
За многие годы вместе большой семьей произошло многое: и большие радости, и большие испытания. После длительной болезни ушел из жизни папа. Мама, нарушая срок пенсионного возраста, перестала работать на 10 лет позже. Сестра Саня переехала в свою новую квартиру. Я, сдав экзамены в очную аспирантуру, год работала над диссертацией, пока не заболела (перенесла сложнейшую операцию на позвоночнике и училась снова ходить). Анюта, окончив школу, поступила в институт, вышла замуж и на третьем курсе родила первенца – Митю. И все – по кругу – на новом витке… Молодая семья с новорожденным - в проходной комнате за занавеской. Встал вопрос о расселении.
Однако неожиданно произошло советское чудо. Узнали, что маме полагалась как заслуженному ветерану войны однокомнатная квартира. Все военные годы она была вторым секретарем, по кадрам, Первомайского райкома. На территории района завод «Серп и молот» - там ремонтировались танки прямо с фронта – и ликероводочный завод. Она отвечала и за работу этих важных для фронта объектов, и готовила кадры для московского подполья (!) в случае «изменения оперативной обстановки». К этому времени мама уже не могла жить отдельно - нуждалась в постоянной заботе.
И пришли в райком с предложением: отселить из квартиры внучку Аню и дать её семье положенную маме квартиру, но двухкомнатную (их уже трое!), а в счет общей площади сдать двадцатиметровую комнату Германа из коммуналки, а его переселить к нам с мамой. Секретарь райкома сказал: «Сюда нечасто приходят с просьбой секретари райкома военных лет. Надо помочь!» И вынесли положительное решение: Ане дали «двушку» в Строгино, а Герман переселился на улицу Казакова, к нам с мамой. Прошло ещё немало времени пока «квартирный вопрос» был осуществлен в реальной жизни...
Однажды летом, проводив Германа на гастроли, осталась в Москве одна. Легла на диван, прислушалась к себе – делать ничего н е м о г у! и н е х о ч у! У с т а л а! От бурной, интенсивной жизни. От постоянных конфликтов с соседями из-за громкой музыки. Оттого что редко бываем вдвоем, вся жизнь на людях. А главное – устала от м у з ы к и! Оказывается, я вышла замуж и за джаз! И мы постоянно живем втроем: я, Герман и джаз! Организм каждой клеточкой кричал: тишины! покоя! А джаз звучал везде и отовсюду: от рояля, из приемника, «из серванта», а чаще всего – домашний бэнд: ансамбль из приемника и вдобавок «живьем» голоса одного духовика - Германа, а то и двух-трех пришедших к нему партнеров. Ночью же я засыпала под джаз «Music USA» и убаюкивающий бархатный баритон Виллиса Коновера, обожаемого всеми ведущего. Что делать? Как жить дальше?
И тут в мою голову сначала вкралась, а потом и угнездилась мысль о некоем… доме(!). Пусть не в Москве, пусть в пригороде, пусть со скромными удобствами. Но чтоб не было соседей даже близко! Чтоб было много места - пространства и для громкой музыки, и для репетиций. И чтоб не видеть больше милиции, вызванной соседями. Чтобы токарный станок «разлучился» со мной и занял своё достойное, полезное место. Чтоб быть единственной хозяйкой. Чтоб были покой и тишина. И чтоб можно было уехать туда на несколько дней, отдохнуть и пожить, наконец, вдвоем - «Tea for two»…
Однако, прежде чем этот план осуществился, бурный поток нашей жизни был прерван одним драматичным событием – моей болезнью и операцией. Но это уже другая история…
А с Германом прожили вместе 53 года 3 месяца и 8 дней. Дорог каждый день для жизни вместе и памяти о ней. Это была трудная, но очень интересная, бурная, полная приключений и испытаний жизнь. И нерастраченная любовь. Свой обет я выполнила: всегда помогала, защищала, охраняла, спасала, любила и очень жалела. Я не прощаюсь с тобой, мой милый «иннапланетянин», мой дорогой «Иванушка-дурачок»! Ты постоянно со мной – в сердце и драгоценных воспоминаниях.
Теперь в доме нет ни одного «живого» музыкального звука, тем более - звука работающего производственного станка. Только через открытое окно музыкальной студии, где я пишу сейчас эти строки, еле слышны шорох шин редко проезжающих машин и еще реже - смех и говор прохожих. Нет и тебя. Нет и тихого бухгалтера. Только тишина. И тяжесть необратимой утраты – больше н и к о г д а…
*ВИИЯ – Военный институт иностранных языков