Тот год для Гендлинов неплохо начинался:
Семья отпраздновала новоселье,
А Леонарду исполнилось целых семь лет.
Но в сентябре пришли к ним люди в кожаных тужурках,
Забрали отца и увели его с собой.
В те годы взрослели дети по минутам и часам,
Единственным мужчиной остался Леонард в семье.
А во дворе его встречали октябрята и пионеры,
Красные галстуки и звёздочки, и руки в бородавках,
Грязными пальцами тыкали в него: «У, вражина!»
Но не было злобы в их словах,
Они, всего лишь, повторяли слова родителей:
Ударников, членов ВКП(б) и ВЛКСМ.
Сами они, встречая Леонарда, кривили губы:
«Ну что, мать-то ещё не взяли?»
Так незаметно как-то год прошелестел,
На трамвае ездили они на свидание к отцу,
Десять минут в Бутырках разрешалось общаться с арестантом,
Выводили его охранники с винтовками наперевес.
На десять лет на каторгу отправили его,
Провертело колесо правосудия невинного,
И миллионы других ещё, таких же, как и он…
Только в Александрове принимали посылки в концлагеря,
Многочисленная рать родственников туда тянулась.
Поезд-паровик один раз в сутки туда ходил,
Возле вагонов сутолока, множество народа,
Кроме билета надо дать проводнику ещё «на чай»,
А иначе придётся загружаться в вагон через окно.
Те, кто сидел в вагоне, счастливчиками были –
Люди спрессованы, стояли плотными рядами.
От махорочного дыма - непроницаемый туман,
Здесь могли обворовать, изнасиловать, убить,
Из вагона могли выкинуть за слово,
Пять часов шлёпал почтовый поезд по путям.
А в Александрове несётся толпа на почту,
Каждый хочет побыстрее очередь занять.
Ночь пройдёт и ночь ещё, и возвращаются они домой:
Истерзанные, опустошённые, до постели добираются с трудом…
Десять лет Леонард чувствовал свою отверженность,
Двадцать шесть лет числился сыном врага народа
И невозможно забыть стальные колючие глаза кадровиков:
«Ты сын врага народа, ты не нужен здесь…»