В чертоги Мельпомены русской
Ворвался новый резкий стиль
Рекой широкою, не узкой.
А старое куда? В утиль!
Александринка не спешила:
«Сермягой пахнет!» — Приговор!
В мешке не спрятать всё же шила.
Не унимался разговор.
Был на премьере император*,
Ему понравился купец.
Разумный дочери куратор,
Как верный, преданный отец.
Твердил купец: «Любви не будет,
В приданое твоё влюблён!
Он через день тебя забудет,
Кавалерист хитёр, смышлён...»
Проникся ролью царь российский:
«Не пьеса вовсе, а урок!
Достоинства в ней длинным списком,
Изобличён большой порок!»
Со всей семьёй явился снова,
В ней Александр уже подрос:
«Вот отношений, сын, основа...»
Воспринял тот урок всерьёз.
Спектакль запомнил сын серьёзный,
На царский выбор повлиял.
В делах амурных без курьёза,
Сын трезвый взгляд на брак являл.
Открылись двери пред Островским,
Успех других воспламенил.
Приятель Дмитрий Горев броско
В обмане друга обвинил.
Вопил, что он «Банкрота**» автор,
Слал письма гневные, кричал.
Пусть он и пьющий литератор,
Господь талантом увенчал.
Понятно мне, что клеветою
Друг бывший зависть прикрывал.
Он ни единой запятою,
Ни словом в пьесе не бывал.
Островский знал как оправдаться:
Писать шедевры до конца.
На дикий вой не поддаваться,
Убить талантом наглеца.
Примечание:
*Российский император
Николай Первый;
**Пьеса «Банкрот» — так ранее назывались
«Свои люди — сочтёмся!»