Как просветлен залив вблизи Неаполя.
Вуалью солнце скрыло жаркий лик.
Пинии Рима все навзрыд заплакали
О теноре, кто так был чуден и велик.
Вмещает кресло плотно инвалидное
В себя кумира несравненных сцен.
Из пледа яркого едва заметно видное
Лицо без всяких грустных перемен.
И не отходят прочь, всегда,
Жена его и дочь, всегда.
Пытаются помочь, всегда,
Но близка смерти ночь, всегда…
Он пел на улицах родных Неаполя,
Насущный хлеб тем честно добывал,
Учился петь всегда по шансу всякому,
Достойно в оперу он наконец попал.
Его путь устлан был всегда триумфами -
Что Старый Свет, что даже Новый Свет.
И цепенели все томительно минутами,
Когда он пел. Минут, увы, уже тех нет…
Триумфы не забыть, о нет.
Пластинок не счислить, о нет.
Весны его зенит, о нет,
Не можно отменить, о нет!