Отчего так много коварства,
В этом облике странном, нездешнем?
В ту минуту, когда сладострастным,
Поцелуем снимаю одежду.
И вертляво, как птица ночная,
Между звезд, что пером ускользает;
Я глазами неверно стенаю,
Среди всполохов ада и рая...
Отчего внутри такой выкрик,
Будто в парке, меня призывает
Мостовой неосвеченный шпилик,
С видом будто бы он что-то знает...
И твердит и твердит - вот объятья,
Вот прилив и шелка тихой лодки;
Вот она - со занудством распятья,
Глушит стон каждой крикнувшей глотки!