Раввин не сказал, что она была лукавой и раздражительной,
хрупкой и ненасытной, безмолвной и бесполезной,
в конце её долгой немощи.
Он никогда не сидел рядом с ней,
как статуя, в то время как голоса по радио взывали к ней от Бога.
Он не сказал как она возилась со своей метлой,
шатаясь, раскачиваясь,
и как вздыхала по вечерам,
пока мы не приходили из школы покормить её.
Она никогда не пугала его, не наклонялась поцеловать,
не обтирала его губкой при лихорадке,
никогда не держала его за руку, белую, как кость.
Не запирала двери на засов и не закрывала жалюзи.
Она никогда не посылала тараканов в письмах,
а он никогда не видел,
чтобы она падала с лестницы, совершенно трезвая.
Он никогда не видел паутины, которую она принимала,
как знак того, что её жизнь закончилась.
задолго до того, как ушёл её испуганный муж,
задолго до того, как её бросили в ящик,
задолго до того, как её дети застенчиво отвернулись друг от друга,
поскольку они так и не научились молиться.
Если я должен думать о ней, если я смогу
уделить ей этот миг на земле,
я скажу, что она была одной из маленьких скульптур Бога,
отполированной до блеска,
которую сдул с полки ветер.
My Mother's Funeral
The rabbi doesn't say she was sly and peevish,
fragile and voracious, disheveled, voiceless and useless,
at the end of her very long rope. He never sat beside her
like a statue while radio voices called to her from God.
He doesn't say how she mamboed with her broom,
staggered, swayed, and sighed afternoons,
till we came from school to feed her. She never frightened him,
or bent to kiss him, sponged him with a fever, never held his hand,
bone-white, botled doors and shut the blinds. She never sent
roaches in a letter, he never saw her fall down stairs, dead sober.
He never watched her sweep and murmur, he never saw
spider webs she reads signs her life was over, long-form
her frightened husband left, long before
they dropped her in a box, before her children turned
shyly from each other, since they never learned to pray.
If I must think of her, if I can spare her moment on the ears,
I'll say she was one of God's small sculptures,
polished to a gaze, one the wind blew off a shelf.