Сад воспоминаний
***
Я заложила сад прекрасных
воспоминаний и надежд,
и в нём гуляю в платьях красных,
в летящем облаке одежд.
По многочисленным дорожкам,
ведущим в тайные места,
гуляю в нашем светлом прошлом,
где я как девочка чиста,
где ты со мной неотменимо,
и живы мама и отец,
а смерть пока проходит мимо,
не задевая их сердец.
Мой сад вишнёвый, подвенечный,
топорный мир жесток и груб.
Увы, не будет с нами вечно
всё, обречённое на сруб.
Но там, в душе, ты жив доныне,
мой сад лазоревых цветов,
пускай ни лета, ни весны нет,
ты всё равно цвести готов.
Тем счастье больше, чем банальней.
Да, я одна, но я вдвоём...
Создайте сад воспоминаний,
гуляйте ежедневно в нём.
Там будет всё, что сердцу надо,
всё, что в миру пошло на слом...
Пусть только он не станет адом
воспоминаний о былом.
***
Отблеск былого пыла
пляшущего огня...
Этого я любила,
этот любил меня...
Где вы теперь? Не знаю...
Светите мне вдали
призраками Синая,
Санниковой земли…
Канули как в пучине,
мимо моей весны,
но иногда стучитесь
в мысли, мечты и сны.
Сочинский ли автобус,
Вечный огонь в снегу…
Вы мне являлись, чтобы
брезжить на том берегу.
В память былого пыла
вспомните, не кляня,
все, кого позабыла,
кто позабыл меня.
Пусть там за облаками
нежится вам в тепле,
как никогда мне с вами
не было на земле.
***
Храню зачем-то письма давних лет,
не важно от кого, уже не важно.
От них в душе остался бледный след,
как отпечаток почерка бумажный.
Но письма те, засунутые в шкаф,
давно живут там собственною жизнью,
с годами независимее став,
забыв о суетне и копошизне.
Судьбой моей не принятым всерьёз,
прошедшее по-прежнему им мило.
Им хочется внимания и слёз
над строчками, где выцвели чернила.
Им хочется по воздуху лететь
туда, куда они не достучались,
им хочется чего-то захотеть,
но могут лишь вздыхать они, печалясь.
И я гляжу на стопку прежних дней,
где всё ещё расплывчато лилово,
где меж подводных рифов и камней
я главное выискивала слово.
А прошлое разденет догола,
как я ни укрываюсь облаками,
из вроде безопасного угла
достанет меня длинными руками.
Я думала, что я достала их,
когда перечитала на балконе,
и многое увиделось на миг
совсем другим, нечитанным… Легко ли?
Мне кажется, часы мои стоят.
Они остановились в нужном месте.
О сколько счастья там они таят!
И не придумать утончённей мести.
***
Я не буду больше нервничать,
себя в чём-то убеждать.
Буду у окна сумерничать,
ничего уже не ждать.
Утону в своём диванчике,
за романчиком засну.
И увижу сон о мальчике
в нашу школьную весну.
Я не знаю, жив ли – нет ли он,
близко или далеко.
И шестидесятилетнего
я узнала бы легко.
Как летели мы на катере,
как сидели у огня…
И года как будто спятили,
в ту же реку поманя.
Снова солнце корчит рожицы,
в небесах от нас тая
жизнь, что будет нами прожита
врозь, у каждого своя.
***
И выцветшие обои
напомнят, как жизнь назад
нас было с тобою двое,
и мир был не ад, а сад...
Сегодня весь город в блёстках,
и дождь предо мной завис,
как занавес на подмостках,
как будто идёт на бис.
Он тоже того замеса
и знает закон игры...
Что там, за его завесой
скрывается до поры?
О, не заслоняй дорогу
и не размывай тот след.
А вдруг к моему порогу
придёт тот, кого уж нет.
***
Здесь всё вокруг полно тобой.
На полках книги, что читали,
часов настенных мерный бой...
Я сохранила все детали.
Состарившееся не врёт.
След времени в вещах, посуде.
Но только прошлое умрёт,
коль отшлифовываться будет.
Пусть всё, как было при тебе.
Не надо мне понтов, ремонтов.
Я нашу жизнь держу в тепле,
не искажая прежний контур.
И то, что мы тут визави,
настолько, право, очевидно...
Здесь всё вокруг полно любви,
но только вам того не видно.
А бога смотрит лунный глаз,
всё прозревая без предела,
как будто бы ему до нас
и в самом деле есть тут дело.
***
И засыпала сладко я,
а дождь строчил свои прошивки,
как будто бабушка моя
на швейной старенькой машинке.
Она строчила платья мне,
а дождь готовил дня обновку,
и там, в моём счастливом сне
всё было скроено так ловко.
Проснусь, надену новый день,
как в детстве сарафан в горошек,
сварю овсянку на воде
и птицам брошу сладких крошек.
И что бы ни стряслось уже –
не более в стакане бури.
И всё мне будет по душе,
как всё когда-то по фигуре.
***
Растаял детства след вдали,
мелькая школьной лентой.
Прощай навеки, не боли...
Но вспомнился зачем-то
кружок для кройки и шитья,
куда ходили сёстры
и злостно не ходила я,
возненавидев остро.
Меня просила вся родня
не нарушать традиций,
мол в жизни вся эта кройня
мне может пригодиться.
И сёстры в скроенных с трудом
обновках щеголяли,
и укорял меня весь дом –
могла бы так же я ли?
А я в укромье уголков
в своих мечтах парила,
и там из звуков и слогов
свою судьбу кроила.
Никто не знает, что же нам
в грядущем пригодится.
Была счастливая жена,
летала словно птица.
Была я скрипкою в руках,
Ассолью и Одеттой...
Ему не важно было, как,
во что была одета.
Стою у жизни на краю,
отринув всё пустое.
Быть может, в общем том строю
я ничего не стою,
но убеждалась много раз
в любом из измерений:
любовь нас любит без прикрас,
без страз и ухищрений.
Любовь — аппендикс, атавизм,
укройся от хирурга,
что нас кроит, хоть удавись,
с апломбом демиурга.
Но сохрани в любой беде
то, что в душе святится,
что может нам – кто знает где? –
то ль на земле, то ль на звезде
однажды пригодиться.
***
В прошлое взяв билетики,
вспомним и я, и ты,
как прятали мы секретики –
камешки да цветы.
Сверху прикрывши стёклышком
и слоем сырой земли,
чтоб ни за что, никто бы чтоб
найти бы их не смогли.
Жизни моей секретики
вышли давно в тираж.
И никакой конкретики –
прихоть, каприз, мираж.
Годы неслышно тикали,
прятали под гранит...
Смерть как зима под льдинками
секретики сохранит.
***
В четверг мой брат родился Лёвушка.
В четверг под поездом погиб.
Я помню мёртвую головушку,
руки его кривой изгиб.
В ушах звучат колёса поезда,
когда иду я по мосту.
И до сих пор до дрожи боязно
глядеть вослед его хвосту.
Порою чудится мне плач его...
Что думал он в последний миг?
И думаю, что это значило –
в четверг родился – и погиб?
Каштан болеет, загибается,
ведя бесплодную борьбу,
и каждой веткой изгибается,
как кисть руки его в гробу.
И с каждым годом мне высчитывать,
как дальше он день ото дня...
Мой старший брат, что был защитою,
теперь ребёнок для меня.
И всё мне кажется значительным –
слова, последняя тетрадь...
Как я люблю его мучительно.
Как больно жить и умирать.
***
Песню ты пел из старинного фильма,
так мне казалась она замогильна,
так прям на жалость и бьёт.
Мол, на могилку никто не приходит,
только когда при весенней погоде
лишь соловей пропоёт.
Ты говорил мне с притворной ухмылкой –
будешь ко мне приходить на могилку?
Думала, шутишь, дуришь.
А вот сейчас, когда всё понимаю,
ты из того незабвенного мая
словно со мной говоришь.
Не поняла, не поверила, дура...
Первый урок был литература.
Время, назад пролистай...
Я торопилась тогда спозаранку,
и ты сказал мне последнее: «Нанка,
в школу не опоздай!»
Да, на урок я не опоздала,
только на поезд твой, шедший с вокзала,
я опоздала на жизнь.
С карточки смотришь теперь, улыбаясь,
больше не маясь, с пространством сливаясь,
где же ты, где, покажись!
Был ты неловок, застенчив и нежен.
Ты ведь совсем ещё даже и не жил,
жизнь отпустив под откос.
Больше не действует времени доза,
преображений метаморфоза,
увещеваний наркоз.
Я прихожу к тебе ранней весною
старой знакомой тропинкой лесною,
всё меня здесь узнаёт.
Жду твоего я ответного знака –
солнца ли луч, или дождика влага,
иль соловей пропоёт.
***
По городу нашему долго бродила,
но прошлое прятал засов.
Как прежнюю радость в себе ни будила –
она мой не слышала зов.
По городу нашему мне не идётся,
родных не встречается глаз.
Мне кажется, что он легко обойдётся
без прежних и нынешних нас.
Нет тех уголков, где часы коротали,
шептались о том и о сём.
Наш город уплыл в несусветные дали,
и мы его там не спасём.
А этот чужой, он уже и не помнит,
как здорово было вдвоём.
Наш город любви Атлантидою тонет
в заплаканном сердце моём.
***
Воспоминания — это не письма,
что мы глазами протёрли до дыр,
не раритеты, не мёртвые листья,
это живой и трепещущий мир.
Там я за пазухой прошлого счастья,
дождика льётся живая вода
и моей жизни срастаются части...
там я твоя как ещё никогда.
***
Нахлынет, окутает тёплой волной,
и через мгновенье исчезнет –
мелькнувшая радость, мой ирий земной,
в бездонной почившие бездне.
Наш бал листопадный давно отшумел,
наш берег уже отплескался,
и только на хмель всё по-прежнему шмель –
он нас с тобой здесь обыскался.
Но есть заповедный один островок,
который всегда меня примет,
укроет от бурь, холодов и тревог
и радугой нежно обнимет.
От дерева к дереву тихо бреду,
ромашек сердца обрываю,
тебе улыбаюсь как будто в бреду
и жизнь нашу перепеваю.
Порою мне кажется, всё не всерьёз –
ошибки, промашки, смешинки...
И капельки сирые облачных слёз
легко обернутся в снежинки.
А им бы порхать над земной суетой
и таять на тёплой ладони, –
мечта всей воды – и живой, и святой,
о праздничной этой юдоли.
Вот так и душа моя, плач свой и вой
минуя приказом отставить,
снежинкой спустилась на лоб восковой,
чтоб от поцелуя растаять.
***
«Кто любит меня — за мной!» –
отчаянный возглас Жанны.
Кого я люблю — со мной, –
так я бы сказала жадно.
Я их не могу обнять,
прижаться и пошептаться,
но их у меня отнять –
немыслимо и пытаться.
Их образы так мощны,
чем дальше они – тем ближе,
поскольку воплощены
во всё, что вокруг я вижу.
Цветок шевельнул листком
иль скрипнула половица –
мне этот язык знаком,
я вижу во тьме их лица.
И я им до дна видна,
они за меня в ответе.
Я не у себя одна, –
у них я одна на свете.
***
Этот мальчик таким хорошим
был в том прошлом… да был ли он?
И бездушно так мною брошен,
и безропотно так влюблён.
На веранде дачного сада
я разглядывала его:
ну чего, чего ещё надо?
И сама не знала, чего.
Но пока с тобою ни были –
мне не внятен был этот глас.
Мы любовь свою позабыли,
но она не забыла нас.
Когда нет ни крупинки фальши
и одна лишь душа под стать...
Ты уходишь всё дальше, дальше...
так не дай же холодной стать.
Улыбнись неважно откуда,
из чащобы далёких лет,
у меня ведь ещё покуда
сохранился туда билет.
Дай увидеть же нам друг друга
в своём тёмном глухом лесу,
появись, протяни мне руку,
прошепчи: я тебя спасу.
***
Я обольщаюсь, обнадёживаюсь,
понять неведомое тщусь.
От взгляда Божьего поёживаюсь,
прекраснодушию учусь.
От прозы быта, приземлённости
нужна прививка красоты.
Вечнозелёные влюблённости
в душе растят свои сады.
И побеждает всё ничтожное,
хламьё земное и хамьё –
Несбывшееся, Невозможное,
Необходимое моё…
Счастье
***
О, если б встретились мы вдруг…
Какое б это было счастье!
На шее, как спасенья круг,
сомкнулись бы мои запястья.
О, если б Бог однажды спас,
как щедро я бы расточала
прикосновенный свой запас,
любви и нежности начало.
И целовать тебя раз сто
без остановки бы пустилась,
пока улыбка б как цветок
на том лице не распустилась...
О время, обернись, постой,
верни нас тех, замри, зависни...
Не смейся над мечтой пустой,
над сослагательною жизнью.
***
Счастье – как парное молоко,
плавно заливающее вены…
Как сейчас всё это далеко
от меня, растаяв во вселенной.
Плещется лазурная волна,
мерно убаюкивает шелест...
Я была любима, влюблена…
Бог по полной выдал, раскошелясь.
А теперь он холоден и скуп,
отмеряет в день по чайной ложке –
твой бокал, что помнит сладость губ,
прошлых лет рассыпанные крошки.
Я брожу по городу одна,
но ты тоже где-то тут незримо.
Вся-то моя жизнь тебе видна.
Все к тебе дороги, словно к Риму.
Бог включит пластинку Адамо –
шелест снега, мерный рокот моря…
И пройдёт под музыку само,
счастьем оборачиваясь, горе.
***
О соловьиные свирели
души, свободной от оков!
Душистые зрачки сирени
и счастье пятых лепестков.
Попытки прежнею остаться,
когда засеребрится прядь...
Что лучше – ждать и не дождаться
или иметь и потерять?
Разбилось целое на части,
уже не возродить его...
Осколки собственного счастья
нас ранят более всего.
***
Бывает счастье беспричинно:
какой-то фразою простой
оно вдруг о себе кричит нам,
какой-то мелочью пустой.
И не поймёшь: что это было?
И почему так хорошо?
О сколько жара, сколько пыла,
сверкнуло, кануло, прошло…
А может быть наоборот –
судьбы удачный поворот,
и блага сыпятся бессчётно,
идёт удача косяком,
ты окружён везде почётом
и жирным лакомым куском,
а счастья нету всё равно,
и ты бесчувствен как бревно.
***
Не надо мне большого счастья,
оно бывает только раз.
Я буду рада малой части
того, что радовало нас.
Тем, чем когда-то дорожили,
тащили в милую нору,
тем небом, под которым жили
и любовались поутру,
и лесом в посвистах и росах,
что нам шептал своё люблю,
и вазами в огромных розах,
что покупал, пока я сплю,
и книгами в твоих пометках,
намёками о тех деньках,
и праздником в сосновых ветках
в весёлых детских огоньках...
Все неприятности отринув,
иду, гляжу на белый свет,
и отражения в витринах
мне улыбаются в ответ.
И знаю я, что где б ты не был,
ты освещаешь горизонт
и надо мною держишь небо,
как будто разноцветный зонт.
***
Как страшно знать и сладостно не ведать,
их сколько там – мгновений или лет,
а просто звать и ждать тебя обедать
и из окна махать тебе вослед.
Не мучиться в ночи тоскою лютой,
душевной смутой не терзать года,
а просто жить вот этою минутой,
что больше не вернётся никогда.
На воздух опираться, на надежду,
на музыку, печаль ею леча,
на плечики для праздничной одежды,
коль нет того надёжного плеча.
На полу-радость и полу-улыбку,
раз большего судьбою не дано,
и солнца луч как золотую рыбку
ловить с утра в открытое окно.
***
На улице скверик с лавочкой,
где мы с тобою сидели.
А дома столик под лампочкой,
где я при любимом деле.
Печаль мою есть чем скрадывать,
коль взять ещё выше нотой,
и есть кому меня радовать,
кого обогреть заботой.
То окна от пыли вытру я,
то душу протру до блеска.
Вот счастье моё нехитрое,
без пафоса и гротеска.
Нехитрое, но не хилое...
Живу, чего ещё боле?
Здесь всё мне такое милое,
до радости и до боли.
***
Потеряв однажды сходу,
я искала счастье.
Разбирала дни и годы,
рылась в каждой части.
Знать бы раньше – запасла бы,
им набила щёки.
А теперь его так слабы
крошки да намёки.
Раскопала я остатки
в складках старых платьев,
в шоколадке были сладки,
в корочке оладьев.
Счастье – в звёздочках сирени,
в циферках трамвайных.
А ещё – в стихотворенье,
в неоткрытых тайнах...
Так вот, с мира собирая
по клочку, по нитке,
доберёмся и до рая
с скоростью улитки.
Но во избежанье боли
или дрязг с душою –
не теряйте счастье больше,
первое, большое.
***
Ночь. Улица. Фонарь. Аптека,
где у меня теперь дисконт,
(похож на слово «дискотека», –
подросток, но с седым виском).
Была прозрачная накидка,
и каблучки, и вальс-бостон.
Теперь рецепт, лекарство, скидка –
как песнь, похожая на стон.
Друг друга мы не понимаем
и ранимся, как о стекло...
Но март, прикинувшийся маем,
принёс нежданное тепло.
И кажется, что мы другие,
вот-вот за птицами – в полёт,
и для кого-то дорогие,
кто помнит ночи напролёт.
Мне столько счастья и не снилось,
на всём его сияет след...
Как уместилось и хранилось
во мне всё это столько лет?
***
Если огонь в камине горит –
согреет на час иль два.
Если огонь у тебя внутри –
то будет тепло всегда.
Если подарков тебе не счесть –
богатство то на года.
Если ты отдаёшь что есть –
то будешь богат всегда.
Если любят тебя – с тобой
счастливых дней череда.
Если ж сам ты даришь любовь –
то будешь счастлив всегда.
***
Какой счастливый человек,
какой счастливый.
Как счастливы, что лицезреть
его могли вы.
Спросите всех, кого не счесть,
хоть в магазине,
вам скажут, кто на свете есть
такой Казиник.
Его эмоций фейерверк
рутину застит.
Он обитатель высших сфер,
кудесник, мастер.
И эта вздёрнутая бровь,
улыбка эта
дарит нам веру и любовь,
мечту поэта.
Маэстро, возвращай нас к снам,
дли страсть и жалость,
и то немногое, что нам
ещё осталось.
***
Смерть заденет нас только косвенно.
Мир оглянется: – где же вы?..
Это форма расплаты с космосом
за блаженство побыть живым.
Были гневными и ленивыми,
не друзья себе, а враги...
Мы обязаны быть счастливыми,
несмотря или вопреки.
Сколько видено, сколько пожито,
ненавидя, скорбя, терпя...
А любовь – это если может кто
нам вернуть самого себя.
Песни ветра, весны и сумерек,
запах сладости на губах...
Те, кто жили, а после умерли,
не оканчиваются в гробах.
***
Развожу турусы на колёсах,
добываю волю и покой,
проживаю в вымыслах и грёзах,
разжигаю внутренний огонь.
Счастье – из любого материала,
в ход идёт любой подножный корм –
всё, что я нашла и потеряла,
смех и слёзы, тишина и шторм.
Отыскать свою тропинку, ту лишь...
Жизнь не хороша и не плоха,
всё зависит как меха раздуешь,
что взрастишь из стебля лопуха.
Да, что было чёрным – не отбелишь,
но живи, как будто ты в раю...
Не таясь, как видится тебе лишь,
расскажи историю свою.
***
И счастливы те дурачки,
с кем это всё пребудет вечно –
воспоминаний светлячки
и бабочки любви беспечной…
Спасибо вам, мои друзья,
что видели во мне не ту мол,
какой в быту бывала я,
а ту, какую бог задумал.
За ваши тёплые слова
и откровения признаний,
за всё, чем я ещё жива,
что я в себе несу как знамя.
Пока мы вместе – этот мир
не до конца ещё пропащий.
И то, чем нам ещё он мил –
пускай пребудет с нами чаще.