«НЕПОПРАВИМОСТЬ БЫТИЯ» ИГОРЯ ВАВИЛОВА
(27 июня 1965 – 8 июня 2011)
Сегодня исполнилось бы 58 лет Игорю Вавилову – отличному другу, настоящему философу, поэту, многими любимому и ещё не до конца оценённому критикой и читателем литератору. Всему своё время: уверена, что черёд вавиловского творчества ещё настанет, и он во всей своей масштабности и неповторимости придёт к нам в полной мере.
С Игорем Вавиловым мы познакомились в далёкие 90-е в Литературном институте. Наверное, это был год 94-й. Игорь учился на курс выше меня, и в тот раз наши сессии совпали. Так получилось, что до этого мы знакомы не были. Все наши почему-то очень ждали его приезда – ребята только и говорили: «Вот приедет Вавилов, тогда… Эх, скорее бы Вавилов приехал!» То Вах (Виктор Айсин, однокурсник) мимо пройдёт, спросит: «Вавилов ещё не приехал?» То ещё кто-то заглянет: «Ребя, а Вавилов когда обещался?» Ну, и я заразилась этим ожиданием, думала: «Да что же это за Вавилов такой? И когда же наконец он приедет?»
Тут кто-то сказал, что Вавилова уже видели на первом этаже нашего студенческого общежития на Добролюбова, 9/11. Вдруг вижу, по лестнице поднимается сильно выпивший, раскрасневшийся парень с чемоданом, сумкой, весь какой-то встрёпанный, помятый, хмурый… Честно скажу, я его даже испугалась – вид у него был чуть ли не бандитский. Что-то он мне такое бросил на ходу (пошутить, что ли, хотел?), отчего мне ещё больше стало не по себе, и знакомиться с ним в тот раз как-то расхотелось. Увидела я его уже несколькими днями позже в одной из наших компаний в чьей-то комнате. Игорь к моему удивлению оказался милым и умным собеседником. Он был даже несколько застенчив, и в нём уж точно не было ничего такого, что так неприятно поразило меня при первой встрече. Так что это первое впечатление развеялось, оказалось обманчивым, и наше доброе знакомство состоялось. Обаяние, отменное чувство юмора, человеческая отзывчивость и удивительная незлобивость этого человека притягивали к нему людей, он был словно магнитом для многих.
В 2000 году в составе группы журналистов Игорь оправился на войну в Чечню. Один из его товарищей тогда погиб. Как рассказала мама Игоря, он перед этой поездкой предупредил жену Ирину, что если с ним что-то случится, пусть родные вместо памятника поставят на его могилке простой крест. Этот разговор состоялся за одиннадцать лет до его ухода…
Игорь был человеком глубоким, всегда немного грустным, словно чувствовал что-то такое, чего не видели и не замечали остальные, словно знал нечто открывшееся лишь ему... И юмор у него был своеобразный – иногда мрачноватый, иногда совершенно неожиданный, с оттенком абсурдности. И ещё – очень доброе сердце. Он любил людей, любил очень свою маму, о которой часто говорил, любил свою жену и детей. Был талантлив, ярок в высказываниях, обладал какой-то особой чуткостью и тонкостью и ума, и души.
Очень печально, что он так рано ушёл. Не укладывается в голове. Может быть, зелёный змий сделал своё чёрное дело, а может быть, так было Игорю по судьбе. Нам этого знать не дано. А только нет-нет да и вспомнятся лукавые глаза его: «Ну что, сестрёнка, стихи новые прочтёшь?» – «Отчего не прочесть, прочту». – «Давай послушаю. Станешь классиком – гордиться буду…» И мы, встречаясь в Сыктывкаре, читали друг другу стихи, делились созданным за то время, что не виделись. Сам Игорь любил писать верлибром – в этой лишённой строгих рамок форме полнее выражалась его вспоённая вольными коми ветрами душа. В его стихах всегда грусть соседствует с улыбкой, а печаль – с надеждой. И ещё он был наделён удивительной парадоксальностью и ироничностью ума, потому и получалось у него немногими словами высветить главное, развернуть привычное под новым углом, показать читателю то, чего тот сам не замечал… Он умел в коротеньком стихотворении так много выразить и сказать, что иногда я замирала, читая его строки, словно они волшебные…
Вот такой – немногословный, очень душевно чистый, очень настоящий – навсегда останется Игорь Вавилов в моём сердце. Истинный мужик – добротный, надёжный, несуетный. Абсолютное воплощение понятия «внутренняя красота» – потому что за простой, даже заурядной внешностью Игоря таилась светлая и нежная душа, а в груди билось богатырское сердце. Бывают красавчики, с которыми пять минут поговоришь – и вся их внешняя привлекательность вдруг куда-то совершенно испаряется. А бывает наоборот – общаешься с человеком, и обычные черты его внезапно озаряются внутренним светом, и вот он уже кажется тебе удивительно красивым и родным. Таким был и Игорь…
Классиком Вавилов стал раньше меня – и хотя творческий и жизненный его путь завершён, но путь к широкому читателю, путь в большую литературу, надеюсь, ещё только начинается. И да останется по нему добрая память на коми земле, которую он любил всем своим неравнодушным сердцем и всей своей широкой душой большого художника!
–––––––––––––––––––––––––––––
* * *
Бывает тишина стихией,
Навалится – и онемеешь сам,
Окаменеешь или улетишь
Без страха в вечность...
Так летает стриж
Невысоко в предчувствии ненастья,
Меняя направления, и часто
В себя вбивая землю.
От удара – грохочет гром,
И нити тишины становятся дождём.
* * *
Выправлю справки, удочерю Снегурочку,
Дедка её, пьяницу, выпру взашей,
И начну с ней сначала, как учат детей:
Ходить на горшок, грамоте и музыкам,
По хозяйству покажу и как вести разговор,
Лишь накажу: никогда с идиотским гиканьем
Не прыгать с детьми через костёр.
ЗА ДЕНЬ
Солнечный день, аттракционы, ситро.
Так было?
«Рио-Рита», «В парке Чаир», «Пароход» –
Так мило.
Дискоболки, купальщики, жизнь впереди
и счастье,
И в слагаемых белого цвета предпочтителен
красный,
И играют оркестры в замедленных парках
столицы,
Только солнце и блеск в офицерских глазах
и в петлицах.
Между тем, меньше суток осталось
до слов гробовых Левитана,
А пока аттракционы, ситро и
«...Мадам, разрешите на танго».
НА БАЗУ
Лилась Печора, текла Двина,
Приеду скоро, а то – хана.
Кавказ Казбеком скакал в Урал,
Слетали искры на спины шпал.
Тамбов бодался, смолил Смоленск,
Приеду скоро, любимый лес,
Один, как раньше, на Покрова,
Вдовей покуда, моя Москва!
Над морем синим Кронштадта хмарь.
Билет на чартер «Июнь – Январь»
Давно в кармане. Одна беда:
Приеду скоро, но никогда.
* * *
Без имени, без родины, один
Младенец спит, горит звезда над ним.
Горит звезда с пелёнок до седин,
Горит звезда и в сумраке ночей
Хранит нас всех, хранит, не разделяя
На гениев, злодеев и тиранов…
Горит звезда и светом озаряет
Склонившихся над нами матерей.
19 АВГУСТА
Н. К.
Яблочный Спас,
только яблок не густо,
В этих широтах
когда им налиться?
Здесь есть картофель,
морковь и капуста,
Раньше, я слышал,
сажали пшеницу.
Яблок не густо…
Приметы осенние –
новой холодной зимы
притяжения,
Но не кончается
жизни движение,
Не прекращается
ПРЕОБРАЖЕНИЕ!
* * *
Бывает тишина стихией:
Навалится – и онемеешь сам,
Окаменеешь или улетишь
Без страха в вечность...
Так летает стриж –
Невысоко, в предчувствии ненастья,
Меняя направления и часто
В себя вбивая землю.
От удара грохочет гром,
И нити тишины становятся дождём.
* * *
Что важно – основа всему пыль,
сколько бы ни считать.
Звёзды, которые улеглись спать,
закрыв глаза, не перестают сиять,
Важно ли кому знать:
продавая своё, раздели всё на два.
Пыль всё одно остается лежать с тобой,
хоть бы что сказать…
ТРОЯНСКАЯ
«Косили» по здоровью единицы,
В основном – философы с богами,
Все остальные, кроме летописцев,
Шли прямиком в морские пехотинцы.
Тогда совсем ещё дитя, младая Эос,
Заслышав их шаги, взирала влажно
На потные тела, мечи, порядки, марши.
А средний возраст жизни мужика
В то время был не боле сорока,
Хотя задатки к долгожительству имелись:
Хорошее вино, петрушка, мясо, сыр,
Частично совершенный тёплый мир,
Лояльное начальство в поднебесье,
Слепца великого таинственные песни
Под воркованье волн и голубей,
Но всем хотелось Ленку, хоть ты тресни,
Одну на всех, прикинь, хоть ты убей.
* * *
Стало пасмурно и ватно,
Только тёмные фигурки
Поспешают в закоулки
Раствориться с глаз долой,
Чтобы, недоспав, обратно,
По делам пойти, шатаясь,
Силясь вспомнить план похода
В колкой пляске снеговой.
* * *
Ворчит, кряхтит издалека,
Трещит на редких поворотах,
С трудом освобождает воду
От тверди долгая река.
Мир будто бы нашёл врага
В огромных, неуклюжих льдинах –
Они друг друга тычут в спины,
В бока, в крутые берега.
Твердь крошится, её несет
Под лай собак и гам мальчишек,
Река вот-вот уже задышит,
Затопит берега вот-вот,
И станет полной и неслышной,
Как жизни ход.
ОСЕНЬ. ДОЖДЬ
Избы, леса, колокольни
В медленных реках утонут,
Заворожённые музыкой,
Музыкой межсезонья,
Стаи безродных пернатых
Замельтешат в заботах,
В небе рисуя знаки –
Бекары, ключи, ноты.
Музыка межсезонья
Свадебна и похоронна,
Точно судьба иконы –
Вечна, тиха, вневремённа.
* * *
Гадай не гадай – всё одно умирать,
Люби не люби – всё равно страдать,
Считай не считай, а до «ста» не уснёшь…
А зонт не взял – попадёшь под дождь.
ЛУЧШАЯ ВЕЩЬ О ЛЮБВИ
Жить наблюдателем сторонним
Легко настолько, что шатает.
В местах, которым «юг» – антоним,
Чудес хватает.
Хватает за душу, до воя,
Тепла июльского уродство,
Где мы вдвоем идём с тобою
Под незаметным руководством
Судьбы, амуровых делишек.
Накрапывает мелкий дождик…
Ты нарожаешь мне мальчишек,
Девчонок – ясный перец! – тоже.
Ну а потом, перед полётом
На небеса в ракетах красных
В промозглой парка позолоте
Ты скажешь мне: «Всё было классно!»
* * *
Не так уж много и надо –
на всё про всё, как по Библии:
свой угол, твой голос, сень сада,
рыб осторожных, собаку –
большую и умную.
Которая первой услышит, о чём я подумал.
И первой заплачет, что умер.
* * *
Срезая кроны, солнце пало
На головы других существ,
Зверьё закатное внимало
Молитве, что читает лес.
Ей, обстоятельной и чинной,
С годами чаще вторю я,
До слёз влюблённый дурачина
В непоправимость бытия.