Снег скрипел, как старые половицы, с отходящей от шага истертою берестой. Елагее в морозец выпало уродиться в рыбацкой семье по счету уже шестой. Отец, ошалевший от счастья, метался: «Дочка! Ну, слава-то богу, есть пацанам сестра!» Бабка поспешно красила поясочки - для внученьки, что волосами красней костра.
Отец промышлял рыбалкой, да жемчуг чалил. В последнем удачливей всех он в деревне был. За то жемчуловом почтительно величали, не жалели ему заслуженной похвальбы. Мать расшивала богатым купцам обновы. Обойди вышивальщиц - подобных ей не найти: за убор не скупились платить ей по три коровы, а за целое платье случалось до десяти!
Жили богато. Деток растили ладно. Елька - отрада в шумном дому большом. Взгляд бирюзовый, словно Двина, прохладный, в каждого светлой всматривался душой. Летом наспело ягод – необеримо! А уж грибов выросла прямо рать! Бегали дети темного тына мимо в корзинки лесные подарочки собирать. Ели малину прямо с куста губами, ломали березовых веников без числа. А после парились в жаркой душистой бане, где мать по весне им молОдшего принесла.
Потом прикатила большая война с французом. Ушли воевать старшИе тогда с отцом. Мать каждую ночь, глаза воспаленные сузив, выходила стоять на узорчатое крыльцо. Да так застудилась, что вскоре уже не встала. Маленький Жданка, словно звереныш, выл. Бабка Аглая с рук его не спускала, крестила, молилась, чтоб вышел хоть он живым. Житье стало горьким, как мутный настой полынный. Продали почти они всех и коров, и коз. Стоит летний день еще солнечный, жаркий, длинный, Елагее старуха плетет медь шелкОвых кос.
Девке стукнет пятнадцать вот-вот, семь минует Ждану. Север в замужество гнать не спешит невест. Особенно тех, что сделались бесприданны, по меркам суровых и очень студеных по зимам мест.
Кормились с тайги, покуда стояло лето. Но осень звенела натянутой тетивой. Взяла Елька снасти, да батюшкины заветы, пошла она к водам не кошенною травой. И чудо да диво, ракушки к ней потянулись! А жемчуга в них - от каждой по две горсти! Домой шла Елажка тропинкой знакомых улиц, тряпицу тяжелую крепко прижав к груди. Уж бабка ревела - навзрыд, закусив костяшки, руки, сжатой в крепкий, до дрожи, большой кулак: «Теперь проживем, спаси боже, мои бедняжки! Сапоги Жданке справим, а то ведь совсем босяк! Продай перловицы ты мастерицам нашим. У меня уж нет глаз, чтобы сряды-то жемчужИть...»
Елька сидит над горячей духмяной кашей, шкварок в нее ровной горочкой положив. Молча встала, взяла с перлОвинками тряпицу, села к открытым ставенкам у окна. Дочь великой она вышивальщицы-мастерицы! Неужто, нить свыше ей к жемчугу не дана? И Жданка прилип низать перламутры ловко - и пальцы проворны, и дюже глаза зоркИ. Над крашеным льном крушиной, снует головка - кивает, как будто бы хвалит свои стежки.
Полгода спустя приехал купец богатый. Уж бабы его окружили - у всех товар. На солнце огнем горят дорогие сряды - любую бери супруге да дочкам в дар! Но пуще всего одна богачу глядится: «То кто ж вышивал, будто перлами сказку стлал?» Из толпы мастериц шагнули браток с сестрицей: она впереди, а малец чуть поодаль встал.
«Мы и ловили и сами шитье низАли!» - отвечает девчонка рыжая, будто медь. Подивился купец, плеснув на нее глазами: «Жемчугами вы, отроки, любо сумели спеть!» Отвалил им рублями столько, что вспомнить страшно. Справили и одежу, и скот и дом. Жданка на промысел раковин ходит важный, молодую телушку гонит с утра прутом. Бабке Аглае нажили новых шалей - в зиму костям старушечьим польза в том. Так позабылись и минули все печали…
«Эх, жениха бы доброго, Елагея! Правнуков перед смертью понянчить мне б...» - бабка вздыхает, руки у печки грея, в которой встает духовитый румяный хлеб. Елька молчит - какие ее годочки! Север в замужество гнать не спешит невест - верит, что ягодка к ягодке, цвет к цветочку. Зато обойди все деревни, что тут окрест, не найдешь мастерицы по жемчугу лучше этой. Ельке шестнадцать. Клубникою пахнет лето.
Жданке восьмой годок жужжит комарье.
Жемчуг живой под иглой у него поет...
26-28 июня 2023 г.